header
Артемий Пигарев
В лабиринтах судьбы
Михаила Михалкова
Загадочные приключения по обе стороны фронта
Судьба брата автора слов советского гимна Сергея Михалкова — Михаила — окутана мраком таинственности: сам Михаил Владимирович описывал свою жизнь в военные годы не иначе как героическую эпопею разведчика, в то время как советские органы власти трактовали всё иначе, усматривая в основном измену и сотрудничество с немцами. Михалков описал свою версию пережитого в мемуарах, но они настолько фантасмагоричны и гротескны, что озадачат любого читателя. Об этой загадочной теме мы и поговорим.
[Наша редакция осуждает нацизм и прочие тоталитарные идеологии]

Удивительна, конечно, история семьи Михалковых. Отец Никиты Михалкова — известный детский писатель и общественный деятель, выходец из старинного дворянского рода. Мать — дочь русского интеллигента, художника Кончаловского, внучка знаменитого художника Сурикова.

Никита Сергеевич Михалков любит говорить о своём дворянском происхождении, показывать ветвистые генеалогические древа. И действительно, Михалковы входили в состав русской аристократии, состояли в родстве с Трубецкими, Толстыми и т.д. Впрочем, поскольку слой аристократии весьма тонкий, нетрудно установить родственные связи со многими именитыми фамилиями. Поэтому удивительно другое...

Как получилось, что в Советском государстве они не только остались живы и здоровы, но их даже не разорили, не бросили на социальное дно? И при всём этом Сергей Михалков умудрился написать гимн СССР.
В истории семьи Михалковых много интересного.

Дед Никиты Сергеевича, Владимир Александрович Михалков, после революции стал советским специалистом и активно занялся птицеводством. Утки породы «индийский бегун» стали пунктиком Владимира Александровича. Он даже книгу об этом издал. Кроме утят, Михалков вырастил троих сыновей. Старший — всемирно известный Сергей Михалков, автор гимна СССР. А вот о среднем и младшем известно мало. Перед войной оба пошли служить в войска НКВД. Судьба среднего сына не особенно примечательна, а вот официальная биография младшего, Михаила Владимировича, заслуживает внимания.
Расскажем немного про главное действующее лицо. Михаил Владимирович Михалков – выходец из видного дворянского рода Михалковых, родной брат автора слова гимна СССР Сергея Михалкова, а также дядя режиссёров Никиты Михалкова и Андрея Кончаловского. Детство Михаила Владимировича прошло в достатке и заботе, он получил недурное образование, и в отличие от львиной доли семей подобного положения Михалковым дивным образом повезло: они не только относительно благополучно пережили великие потрясения, но и заняли солидное положение в советском обществе.

Молодой Михаил Владимирович избрал необычную для людей его происхождения профессиональную стезю – отправился на службу в Наркомат Внутренних дел. Начало Великой Отечественной войны Михалков встретил в особом отделе одной из советских армий.
Так уж «получилось», что в 1941 году Михаил Михалков попал в плен под Киевом. И понеслось. «Приключилось» так, что после этого он, судя по его собственным словам, за время войны успел послужить в целых двух отборных нацистских дивизиях: «Великая Германия» и «Мёртвая голова». Если верить Михаилу Владимировичу, это произошло не то чтобы намеренно, а в силу обстоятельств и трагической невозможности найти советских партизан вкупе с отчаянной решимостью самостоятельно взвалить на свои плечи крест разведчика в глубоком тылу противника — на самом фронте.

Такая решимость Михаила Владимировича не была оценена советской властью, и его сочли предателем и диверсантом. Сам Михалков с этим не соглашался и протестовал. В итоге уже седой пожилой Михаил Михалков изложил свою версию событий в книге «В лабиринтах смертельного риска». Далее мы постараемся придерживаться канвы михалковской трактовки событий и давать им лишь сдержанные оценки.

Сам Михалков объяснял случившиеся повороты в лабиринтах смертельного риска (на допросах, в интервью и мемуарах) примерно так... В сентябре 1941 года под Киевом армия, в которой он служил в особом отделе, попала в окружение, а сам он попал в плен во время разведывательного рейда в немецкий тыл. Оккупанты тут же приговорили разведчика к расстрелу, но по пути на казнь отважному Михалкову и его товарищам удалось оглушить лопатой расстрельную команду и сбежать. По его словам, это был первый из его двенадцати побегов.

Сам Михалков описал это так:
«В сентябре 1941 года войска генерал-полковника Михаила Кирпоноса, где я служил в особом отделе, попали в окружение. Мне с группой бойцов удалось вырваться. Я попал в штаб 224-й стрелковой дивизии, по ночам ходил в разведку, выясняя расположение гитлеровских войск. Как-то на рассвете заметил в поле стог сена, решил там передохнуть. Приземлился на чей-то сапог. Из-под стога выбрался грузин в немецкой фуфайке, за ним второй - белобрысый парень. Не успели мы и словом перемолвиться, как вдруг над нами, словно из-под земли, вырос немец верхом на лошади. Указывая дулом автомата дорогу, верховой погнал нас троих к дому, над крышей которого развивался фашистский флаг. Там нас обыскали, и старший офицер небрежно бросил фельдфебелю: "Расстрелять".

И вот ведут нас два фашиста по пустынной улице. Миновав село, выходим на картофельное поле. Один немец очерчивает палкой продолговатый прямоугольник, другой передает нам лопаты. Начинаем рыть землю. Каратели стоят в трех шагах от нас и с холодным равнодушием наблюдают, как мы копаем себе могилу, выбрасывая комья земли вместе с картофелинами. Ах, до чего крупна была та украинская картошка! Немцы чуть отошли от нас в сторону, закуривают. В этот момент грузин с лопатой наперевес одним прыжком вылетает из ямы. Я выскакиваю вслед за ним. И мы оба со всего маху оглоушиваем карателей лопатами, бьем еще раз, и все трое разбегаемся в разные стороны».

Михаил Михалков
Михалков отчаянно пытался прорваться к своим, но в тот раз ему это так и не удалось — советские войска отступали слишком быстро. Немцы несколько раз хватали Михаила, пытавшегося их догнать, и помещали в лагеря для военнопленных, откуда ему всякий раз, по его словам, удавалось сбежать.

В очередной раз попав в плен, он заплатил немецкому охраннику, чтобы тот его освободил. Однако охранник взял деньги и отправил Михалкова на расстрел вместе с 800 евреями. Их расстреляли вместе с Михалковым и закопали в землю. Но ловкий Михалков не застрелился, а лишь притворился мёртвым и, подобно героине «Убить Билла», ночью выбрался из братской могилы. И в путь...

После этого он подкрепился в ближайшей деревне и снова пошёл прорываться к своим, советским. Немцы снова его арестовали и отправили в другой концлагерь. Там расстреливали каждого десятого, а Михалков оказался девятым. Поэтому он попал в лагерь. Вообще, Михалков говорил, что трижды попадал в немецкие лагеря и трижды бежал из них.

Упорно стремясь прорваться к своим, Михалков, по его словам, не опускал руки и тогда, шансов не было: в лагере вместе с секретарём Сумского обкома Цвентарным и капитаном НКВД Бойко они якобы создали подпольную группу и организовали массовый побег пленных. За это, кстати, он сильно уже после войны действительно, судя по всему, получил орден Славы III степени. Но путь Михаила Михалкова был тернист...

Вновь вырвавшись и пробираясь к линии фронта, Михалков опять был схвачен немцами, но не расстрелян и не отправлен в лагерь, а... Он заявил, что является отбившимся от части немецким военнослужащим. В легенде ему помог немецкий язык, который он выучил до войны в пограничной школе НКВД. Хотя чего уж там: в скромной семье Михалковых маленького Мишу воспитывала няня-немка. Поэтому он и говорил по-немецки.

Далее накал поворотов судьбы разведчика не спал. Отчаявшись найти своих на линии фронта и вместо того добравшись до оккупированного Днепропетровска, Михалков познакомился с местной жительницей Людмилой Цвейс. Далее, если верить Михаилу Владимировичу, он решил внедриться в тыловую средцжу под оккупантами и мимикрировал. Ещё недавно незнакомая Михаилу Людмила отваливалась рискнуть ради него жизнью и решила помочь молодому разведчику, выдавая его за своего неожиданно вернувшегося мужа, немца по происхождению. Так, под фамилией Цвейс Михаил устроился на местную биржу труда, где работал переводчиком, и, по его словам, сразу же установил тесные связи с подпольщиками, которым передавал «сведения о немцах и их прислужниках». Что это за сведения и что это за подпольщики нам, увы, неизвестно.

Однако неутомимого борца с нацизмом быстро утомила непыльная работа на бирже, и он решил вновь пробиваться к своим. Стоило Михалкову принять такое решение, как случился новый вираж судьбы: под Харьковом одинокого путника остановил германский патруль и доставил его... в штабную роту танковой дивизии «Великая Германия» («Großdeutschland»), одного из самых надёжных и статусных подразделений Вермахта.

Михаил Владимирович и на сей раз не растерялся. Немецкому капитану Михалков на чистом же немецком языке наплёл, что он — фольксдойче, который ещё в августе 1941 года в Бресте помогал снабжать немецкие войска продуктами. Офицер обрадовался такому ценному кадру и приказал зачислить нового знакомого в обоз дивизии.

Михалков рассказывал об этом так:
«Когда шёл в направлении Харькова, напоролся на немцев. Оказался в штабной роте танковой дивизии СС "Великая Германия". Рассказал её командиру - капитану Бершу - придуманную легенду: якобы я ученик 10-го класса, по происхождению немец с Кавказа, меня отправили на лето к бабушке в Брест. Когда город захватила 101-я немецкая дивизия (об этом я узнал ещё в госпитале), то я доставал продукты для их обоза. Берш мне поверил и поручил снабжать его часть провиантом. Я ездил по деревням, менял у местных жителей немецкий бензин на продукты».

Михаил Михалков
В качестве одного из хиви, то есть служащего вспомогательных частей немецкой армии из местного населения, Михалков больше года служил в дивизии «Великая Германия».
«Капитан Бёрш относится ко мне хорошо, часто разговаривает со мной, расспрашивает о России. Самое занятное во всём этом то, что я с бухты-барахты придумал себе фамилию Шарко, не подозревая, что становлюсь однофамильцем великого французского невропатолога, члена Парижской академии наук, прославившего на весь мир методы водолечения. Я назвался Николаем и, таким образом, стал Николя Шарко», – рассуждал в старости Михаил Владимирович.

Ничего не подозревающие немцы предложили Михалкову стать переводчиком в штабной роте дивизии «Großdeutschland». На этой должности Михалков, как он рассказывал, тоже связался с подпольем, передавал информацию за линию фронта, снабжал партизан оружием.
Спустя полвека он писал, что несколько раз пытался сбежать. Однажды он украл у спящего шофёра пистолет и попробовал добраться до наших. Сутки плутал по окрестностям, а ночью заблудился и случайно вернулся в свой обоз.

«Обезоруженный» им шофёр всё ещё спал, и разведчик со вздохом подкинул ему украденный пистолет. А немец даже и не заметил пропажи.
Тем временем танковая дивизия СС «Великая Германия» отступала на запад. Двигался с нею на запад и Михалков, пока свои, с которыми он искал встречи, уходили на восток.
Михаил Владимирович рассуждал в мемуарах:
«Я уходил все дальше и дальше от фронта. Неотступно терзало:
«Правильно ли я делаю, что отступаю на запад?».

Вставал вопрос: «Мог ли я остаться у Лизы?». Мог! Она, безусловно, помогла бы мне скрыться от немцев, и я дождался бы на станции Долинской наших наступающих частей. А что потом? Как бы я мог оправдаться в том, что оказался в плену и так долго находился на оккупированной врагом территории? К тому же довольно значительное время — при фашистской танковой дивизии СС «Великая Германия»? Я знал, что не жил ради того, чтобы выжить. Всегда думал — что делаю. И всегда имел цель. Часто рисковал жизнью, прислужником у немцев не был. Но кто мне поверит? Мои родственники в 37-м году были репрессированы, а двоюродный брат, который работал референтом у Орджоникидзе, пережил четыре ссылки. Так что есть опасность попасть в этот переплет. Вот почему я решил готовить себя к новым испытаниям — таков уж склад моей натуры, таков характер. Я как бы был предназначен работать в тылу врага. Во всяком случае, так я считал…

И вот что ещё побудило меня сделать этот ответственный шаг — уходить на запад. Однажды, еще до встречи с Лизой, я возвращался на подводе в роту капитана Бёрша и нашел в поле фашистскую листовку на русском языке.

Когда прочёл — ужаснулся. Меня как током прошибло! Это было обращение к власовцам. В этой листовке говорилось, что по приказу Сталина № 270 (1941 год) каждый советский военнослужащий, который попал в плен к немцам, рассматривается как изменник Родины и подлежит расстрелу, а те, кто прислуживает немцам: полицаи, старосты, переводчики, — получат двадцать пять лет каторги, и их будут приковывать в лагерях на Колыме цепями к тачкам...

Я держал фашистскую листовку в руках, и спазма сдавливала горло... Что же мне делать? Значит, и я обречен, и возврат к своим — это смерть? Хотя я не особенно поверил этой листовке, но всё же подумал очевидно, при сложившейся обстановке мне целесообразно постараться поактивнее действовать в тылу врага на пользу нашей армии и добывать побольше ценной информации…».

Михаил Михалков
Дивизия некоторое время провела в Румынии. Тут мы не можем удержаться, чтобы не привести в оригинале один из эпизодов, описанный Михалковым. По его словам, этот случай произошёл в Бухаресте. Тогда он по-прежнему служил во 2-й штабной роте танковой дивизии «Великая Германия».

Приведём фактурный фрагмент воспоминаний полностью:

«Проголодавшись, я зашёл в небольшой уютный ресторанчик-кафе. Это был скромный зал, разгороженный надвое. Слева находились столики для гражданской публики и румынских военнослужащих, справа — для немцев. Я занял столик слева. За соседним столиком сидели два лилипута: муж и жена. Оба были франтоваты и подчеркнуто корректны.

Справа сидела компания немецких офицеров. Какой-то подвыпивший майор начал отпускать по адресу лилипутов плоские грубые шутки.

— Нет, вы только посмотрите на этих обезьян! — кричал он. — И откуда у них деньги? Смотрите, пьют коньяк! А мы, гордость немецкой армии, должны пить какое-то паршивое прокисшее румынское вино и заедать тухлыми вонючими сосисками... А эти ублюдки, черт их знает, откуда они тут взялись, из цирка, что ли, пьют коньяк и жрут бифштексы. Парадокс!

Лилипуты ели молча, словно вся эта болтовня не имела к ним ни малейшего отношения. Только у мужчины под желтоватой, как пергамент, сморщенной кожей заходили желваки. Покончив с жарким, мужчина заказал два кофе с ликером и закурил гаванскую сигару, чем полностью вывел майора из равновесия.

— Ишь ты, старая морковная пигалица! Скажите пожалуйста! Теперь задымил сигарой! И какой, а? Гаванскую курит, подлец, а мы должны только нюхать его дым. Паек для офицера — две сигареты в день! Умопомрачительно! Несправедливо! Сейчас я до него доберусь!

— Оставь, Герберт! — урезонивал майора полковник. — Ну чем они тебе мешают? Ну, курят, и пусть себе на здоровье.

Но остановить Герберта было уже невозможно.

— Бросьте, господин полковник! Мы же с вами рыцари-великаны! И мы воюем за их пигмейское счастье. Сколько раз я был ранен. А? Сколько? — И он стал тыкать пальцем в нашивки ранений на своем кителе. — Сколько раз я рисковал жизнью в этой трижды проклятой России! И вот теперь тот паршивец курит сигары, а я, кадровый немецкий офицер, так сказать, представитель великого рейха, должен... А что я должен? Да, должен только нюхать его дым? А вот я сейчас ему врежу по мозгам!

Тут бравый немецкий вояка вскочил и пошатываясь подошёл к столу лилипута, схватил его за аккуратно прилаженный галстук-бабочку и приподнял со стула.

Никто не успел и ахнуть, как мужчина выхватил из кармана браунинг и три раза выстрелил майору в живот. Немец рухнул на пол. А лилипут как ни в чем не бывало вынул носовой платок, протёр браунинг и спрятал его в карман, после чего тщательно вытер свои маленькие ручки и снова собирался занять свое место. Лицо его пожелтело ещё сильнее прежнего и напоминало выжатый лимон.

После некоторого оцепенения началась страшная суматоха. Немцы повскакивали с мест. Двое офицеров с руганью вытащили из-за стола обоих лилипутов и потащили к выходу.

— А кто оплатит счёт? Счёт кто оплатит? — волновался официант, растерянно стоя возле опустевшего столика.

— Спишешь за счёт войны, — ответил захмелевший полковник.

Во время этой трагической сцены я сидел за своим столиком. Несколько офицеров вынесли тело убитого «пса-рыцаря». В моих ушах ещё гремели глухие выстрелы, перед глазами маячило желтое личико лилипута и крохотная женская фигурка в модной шляпке и меховой горжетке, которая барахталась под мышкой у рослого немца».
Всё это время, что дивизия провела в Румынии, Михаил Владимирович страшно переживал: ведь он всё более удалялся от заветных партизан. В итоге Михалков, по его словам, решился вновь отчаянно искать своих – завидное упорство, невиданная целеустремлённость!

«На границе Румынии и Венгрии я сбежал, надеясь найти партизан. Но так и не нашёл», – печально констатировал Михаил Владимирович в старости.

Так Михалков стал плутать в Карпатах, что длилось чуть не полгода...

Разведчик рассказывал в старости:
«Когда теперь я, уже совсем пожилой человек, вспоминаю себя в тот период, мне порой кажется, что всего этого не было, настолько всё это фантастично и на первый взгляд просто неправдоподобно.

Представьте себе двадцатидвухлетнего русского парня, с лицом густо заросшим бородой и усами, в пилотке, в немецкой шипели, поверх которой наброшена шкура дикого вепря, с огромным полевым биноклем на груди и топориком в руках, в рогожных венгерских лаптях поверх солдатских ботинок. Парень сидит, греясь у костра, разложенного возле пещеры, или стоит на стене средневекового замка и наблюдает в бинокль за селением, раскинувшимся в низине. В селении степенно расхаживают породистые свиньи, поражающие своими габаритами и окраской — абсолютно черные с белыми пятнами на боках. Психология моя стала ближе всего к психологии первобытного человека. Целый месяц нахожусь в горах, в стороне от всех событий.

Никаких партизан, о которых я мечтал, в этом районе не оказалось, хотя я их усиленно разыскивал, почти ежедневно перемещаясь с места на место».

Михаил Михалков
Весну и лето 1944 года беглец скитался по карпатским лесам, питаясь дичью, убитой из украденного браунинга. Всё время Михалков пытался найти местных партизан, но и на сей раз безуспешно. Неудивительно — ведь Румыния в то время была верной союзницей Германии, и партизанское движение среди местных жителей особой популярностью не пользовалось.

С лесных опушек советский разведчик, верный своему долгу, зорко следил за передвижениями немецких частей, и фиксировал их в своей записной книжечке особым шифром. Эти ценные сведения он собирался каким-то образом переправить своим. То, что данные о передвижении войск теряли актуальность уже через несколько дней, Михалкова не смущало.

После этого Михаил Владимирович решил отправиться ещё западнее – в Венгрию – вероятно, он надеялся, что там найти партизан будет проще. О том, что Венгрия тоже была союзницей Рейха он, быть может, не знал…

Однако Михалков не отчаивался:
«Зато, попав в Будапешт, случайно познакомился с миллионером из Женевы (ему я представился сыном директора крупного берлинского концерна), который вознамерился выдать за меня свою дочь. Благодаря ему я побывал в Швейцарии, Франции, Бельгии, Турции, но главной целью всех этих поездок была Латвия - всё-таки ближе к России».
И вот Михалков добрался до Прибалтики. Достигнув заветной цели он якобы совершил бросок в свой лагерей и в 1944 году будто бы нашёл искомых партизан и даже стал руководить неким партизанским отрядом в Латвии. Теперь он снова собрал важные разведданные, и уже готовился-де переходить к советским войскам непосредственно. По словам профессионального рассказчика, он, наткнувшись на капитана СС, недолго думая, его убил, переоделся в его форму и направился к линии фронта. Однако вот незадача: напоролся на полевую жандармерию. Делать было нечего: бежал. И вот, по словам Михалкова, бравого разведчика постигла бессчётная напасть на пути к своим: при прыжке с пятиметровой высоты он повредил позвоночник и сломал руку. В таком виде и в немецкой форме Михалков, согласно его книге, доковылял-де до латышского хутора, где потерял сознание.

Ну а далее приютивший его хозяин-латыш доставил обессиленного партизана, ловко мимикрирующего под немца, в немецкий же госпиталь.

Далее картина такова: очнувшись в госпитале, Михалков не растерялся и назвал себя капитаном Мюллером из Дюссельдорфа. Офицеру с характерной фамилией нацистские врачи сразу поверили на слово и выдали соответствующий новый документ. И вот именно так, якобы, Михалков и стал капитаном танковой дивизии СС «Мёртвая голова». Собственно, именно в этом качестве Михаил Владимирович, как считается, и повстречался, наконец-таки, с советской стороной.
Служба разведчика в самом сердце вражеского фронта, в очередной элитной дивизии СС, была полна опасностей и риска показаться подозрительным. Михалков же, как он говорит, предпринимал меры глубокой конспирации и отчаянно не выдавал себя, воюя в составе знаменитого отборного подразделения.

Однако тем не менее сослуживцы стали присматриваться к примечательному капитану, который отчего-то плохо знал матчасть и техническую терминологию. Но Михалков вновь проявил смекалку, и, дескать, для маскировки сочинил строевую песню для своей роты «Где Гитлер – там победа». Манёвр удался, и тучи рассеялись. А сам Михаил Владимирович даже удостоился похвалы начальника-генерала. Тем не менее находиться долго на этой должности было опасно.
Поэтому Михалков снова бежит – по крайней мере, так он утверждает. После чего оказывается в Познанской школе военных переводчиков, а в знаковый день 23 февраля 1945 года он, наконец, переходит линию фронта и оказывается уже в расположении советских частей.

По его словам, окрылённый близостью приближения к своим, он по пути ещё и убивает двух немцев. Сверх того, по словам Михалкова, у поверженных фрицев он отнимает подсумки, в которых оказываются даже не важные документы, не срочные донесения, но... бриллианты. Счастливо обретённый клад Михалков, по собственным словам, закапывает в землю. На чёрный день.

Однако то ли чёрный день так и не наступил, то ли что-то пошло не по плану, но, кажется, бриллианты так и остались лежать в Польше. Если, конечно, существуют в принципе.

Счастливый разведчик, наконец-то достиг заветной цели и оказался в стане своих. Однако и тут его не оставляют трудности: от волнения Михалков не может вымолвить по-русски ни единого слова. Из-за стресса язык полностью забыт.

Потому отважного разведчика начинают пытать, надевают кандалы и даже сажают в яму. Но, к счастью, недоразумение через некоторое время разрешается, и Михалкова достают из ямы. После того он, согласно книге, устраивается работать... в СМЕРШ. Невероятный кульбит! Вновь!

Но кульбит сменяется кульбитом, и через некоторое время новоиспечённого контрразведчика обвиняют в том, что ранее, пребывая в Познани, он в качестве немецкого диверсанта готовился к заброске в советский тыл. Михалкова снова пытают, и пытки продолжаются целых четыре года.

Всё это время, однако, влиятельный Сергей Михалков, к сожалению, не может помочь брату, так как имеет ошибочные сведения, что тот был расстрелян ещё тогда, в 1941-м, вместе с несчастными евреями.

Но вот 4 года спустя Михалков-старший узнаёт правду и вступается за брата. И... его возвращают работать в органы. По словам Михаила Владимировича, следующие десять лет он занят необычайным делом: он курирует деятельность известного мага и гипнотизёра Вольфа Мессинга, а затем становится преподавателем в высшей школе КГБ и автором патриотических песен и книг. Последнее, в самом деле, несомненно. Что же до остального, то имеются некоторые вопросики. Точнее сказать, ВОПРОСЫ.
Все блоки
Обложка
Заголовок: средний
Лид
Текст
Фраза
Изображение
Галерея
Линия
Zero
footer
Обложка: заголовок, подзаголовок и раздел
Лид (вводный текст)
Изображение
Текст
Текст
Изображение
Текст
Прямая речь
Текст
Прямая речь
Текст
Изображение
Текст
Текст
Прямая речь
Текст
Изображение
Текст
Прямая речь
Текст
Цитата
Текст
Изображение
Текст
Текст
Изображение
Кнопка