header
Артемий Пигарев
Воздух богов
Европейская история дурмана, наречённого «эфиром»
История наркотиков весьма ярка и богата на сюжеты. Богата таковыми и история дурманов в дореволюционном быте, особенно, пожалуй, в XIX-XX вв. В ходу были опий, морфий, кокаин, героин, гашиш и многие другие. Сейчас мы поговорим о наркотике, получившем имя от верхнего, горнего слоя воздуха, каковым, как считали древние, дышат боги – эѳиръ.
Пожалуй, в нашем восприятии эфир оказался заслонён кокаином, морфием и героином, да и, кроме того, имел более специфичное распространение. Однако тем занимательнее его феномен.

Пик эфиромании пришёлся на вторую половину XIX столетия, но наркотик был широко распространён и в начале следующего за ним века.

Литература Belle Époque полна описанием наркотических грёз. Причём, авторы, как правило, испытывали их на себе непосредственно. Скажем, Ги де Мопассан славился своим пристрастием к вдыханию эфира. Герои его произведения с говорящим названием «Грёзы» приходят к идее употребления простым путём:
“
Происходило это после дружеского обеда, обеда старых друзей. Их было пятеро: писатель, врач и трое богатых холостяков, ничем не занятых.

Переговорили уже обо всем, и наступила усталость, обычная после пиршества и побуждающая к разъезду. Один из собеседников, молча смотревший на волнующийся, шумный бульвар, освещенный газовыми рожками, вдруг сказал:

— Когда ничего не делаешь с утра до вечера, дни тянутся без конца.

— И ночи также, — добавил его сосед. — Я совсем не сплю, развлечения меня утомляют, а разговоры всё об одном и том же надоедают. Никогда не встречаю я новых мыслей и, прежде чем завязать беседу с кем бы то ни было, испытываю страстное желание совсем не говорить и ничего не слышать. Просто не знаю, куда мне девать вечера.

Третий бездельник провозгласил:

— Дорого дал бы я за средство приятно проводить хотя бы часа два в день»
— Ги де Мопассан, «Грёзы»
Вот так, буднично-декадентски герои и пришли к идее наркотической рекреации. Выбор же именно эфира Мопассан описал весьма красочно далее:
“
Доктор бросил свою сигару.

      — Мой милый, для того чтобы грезить наяву, необходимы внутренняя собранность и большая работа воли, а это вызывает сильную усталость. Настоящая грёза наша, мысленная прогулка по миру очаровательных видений, несомненно, самое восхитительное, что есть на свете, но она должна возникать естественно, без напряжения; кроме того, она должна сопровождаться чувством физического блаженства. Такую грёзу я могу вам предложить, но при условии, что вы дадите обещание не злоупотреблять ею.
    
Писатель пожал плечами:

      — Ну да, знаю, это гашиш, опиум, зеленое варенье, искусственный рай. Бодлера я читал и даже отведал пресловутого зелья, от которого не на шутку расхворался.
    
Но доктор прочно расположился в кресле.

      — Нет, это эфир, только эфир, и добавлю даже, что вам, писателям, не мешало бы иногда применять это средство.
    
Трое холостяков подошли ближе.

      — Объясните нам его действие, — попросил один из них.

Доктор продолжал:

      — Оставим в стороне громкие слова, не так ли? Я не говорю ни о медицине, ни о нравственности: я говорю о наслаждении...»
— Ги де Мопассан, «Грёзы»
Русские литераторы тоже старались не обходить эту сферу стороной. К примеру, Николай Степанович Гумилёв в последние годы жизни, пришедшиеся на бурные революционные вихри, пристрастился к эфиру.

Скажем, художник Юрий Анненков вспоминал выразительный эпизод:
“
В том же году, в Доме Искусств, на Мойке, поздним вечером, Гумилёв, говоря о «тяжелой бессмыслице революции», предложил мне «уйти в мир сновидений».

— У нашего Бориса (Б. Каплун), — сказал Гумилёв, — имеется банка с эфиром, конфискованная у какого-то чернобиржевика. Пойдём подышать с нами?

Я был удивлен, но не отказался. От Мойки до площади Зимнего дворца было пять минут ходьбы. Мы поднялись в квартиру Каплуна, где встретили также очень миловидную девушку, имя которой я запамятовал. Гумилёв рассказал Каплуну о цели нашего позднего прихода. Каплун улыбнулся.

— А почему бы и нет? Понюхаем!

Девушка тоже согласилась.

Каплун принёс из другой комнаты четыре маленьких флакончика, наполненных эфиром. Девушка села в вольтеровское кресло, Гумилёв прилег на турецкую оттоманку; Каплун — в кресло около письменного стола; я сел на диван чиппендалевского стиля: мебель в кабинете председателя Петросовета была довольно сборная. Все поднесли флакончик к носу. Я — тоже, но «уход в сновидения» меня не привлекал: мне хотелось только увидеть, как это произойдёт с другими, и я держал флакончик так же, как другие, но твёрдо заткнув горлышко пальцем.

Раньше всех и не сказав ни слова, уснула девушка, уронив флакон на пол. Каплун, ещё почти вполне трезвый, и я уложили девушку на диван.

Гумилёв не двигался. Каплун закрыл свой флакончик, сказал, что хочет «заснуть нормальным образом», и, пристально взглянув на Гумилёва, пожал мне руку и вышел из кабинета, сказав, что мы можем остаться в нём до утра.

Гумилёв лежал с закрытыми глазами, но через несколько минут прошептал, иронически улыбаясь:

— Начинаю грезить... вдыхаю эфир...

Вскоре он, действительно, стал впадать в бред и произносить какие-то непонятные слова, или, вернее, сочетания букв. Мне стало не по себе, и, не тревожа Гумилёва, я спустился по лестнице и вышел на площадь, тем более, что кабинет Каплуна начал уже заполняться эфирным запахом»
— Юрий Анненков, художник, деятель Серебряного века

Эфир


Его история, с одной стороны, близка с историей закиси азота, а с другой стороны, в каком-то смысле противоположна ей (о закиси азота скажем отдельно). Закись азота, известная как веселящий газ, оказалась открыта лишь на рубеже XVIII-XIX столетий. Если это вещество сперва получило сугубо развлекательное применение, и только полвека спустя нашло применение в качестве анестетика, то с эфиром было иначе. Он был известен со времён средневековых алхимиков, однако в качестве наркотика стал употребляться – напротив – лишь после того, как получил широкое распространение в анестезии.

Эфир – странная летучая субстанция, при комнатной температуре пребывающая в легковоспламеняющемся равновесии между жидкостью и газом. Его можно получить путём реакции дистиллированного спирта и серной кислоты. Предполагают, что этот способ впервые изобрели арабские алхимики. В Испании XIII века эфир был известен под именем "сладкий купорос" – такое название сохранилось за ним и далее вплоть до эпохи Ренессанса.

Невзирая на долгое знакомство химиков с эфиром, его было сложно получать, очищать и хранить, пока химическая наука не развилась до нужного уровня: потому широкое производство эфира развернулось лишь на исходе XVIII века.
Тогда же началось его проникновение в мир повседневной медицины и за его пределы.


Свойства и воздействия


Работая с эфиром, трудно не вдыхать его, и ещё в ренессансные времена заметили, что он даёт краткое ярко выраженное опьянение.

Субъективные свойства эфира позволяют поместить его где-то между обширной диссоциацией, вызываемой закисью азота, и головокружительным натиском крепкого алкоголя.

Вдохнув эфир несколько раз, начинаешь чувствовать тяжесть в голове, активизацию мыслительной деятельности, звон в ушах, нарастающий до краткого обморока или потери сознания.

Зрение дробится и детализируется, расплывается и одновременно гиперфокусируется, глаза слезятся, язык немеет, горло будто замерзает, когда эфирные испарения выделяются вместе с дыханием.

Координация нарушается, движения становятся спотыкающимися и неконтролируемыми. Поэтому, нужно подчеркнуть, анестезирующее влияние, воплощённое в онемении и потере координации, часто приводит к физическим травмам.

Однако в течение нескольких минут сознание возвращается, принося ощущение океанического deja vu: мучительное чувство, словно ты достиг края вещей, но по пути забыл всё, что видел.

Именно этот эффект описал Николай Гумилёв в своём «Путешествии в страну эфира» устами своей героини Инны:
— Я не помню, я не помню, но ах, если бы я могла вспомнить! Я была среди облаков, потом на каком-то песке, и мне было так хорошо. Мне кажется, я и теперь чувствую всю теплоту того счастья. Зачем вы отняли у меня эфир? Надо было продолжать»
Эффект от вдыхания паров в чём-то сравним с употреблением алкоголя: на фоне постепенно накатывающего анестезирующего эффекта возникает эйфория, пик опьянения наступает довольно быстро – через минуту-другую после вдыхания. Однако эффект сравнительно непродолжителен и подчас достигает лишь 10-15 минут.

Тело кажется невероятно лёгким, зачастую случается ощущение полёта. Мопассан описывает чудесное чувство пустоты в груди, лёгкость тела, при которой «будто остаётся одна кожа». При этом нет никаких болезненных чувств, переживаний, напротив – переживается состояние блаженства. Более того, складывается ощущение, будто бы мышление обостряется и открываются новые способы видеть мир, чувствовать его иначе, осмыслять его по-новому.

Вдыхание эфира кроме чувства эйфории часто приводит к галлюцинациям, которые зачастую кажутся настолько реальными, что человек в них погружается и начинает с ними взаимодействовать. Как раз весьма ярко некоторые их проявления описывают Ги де Мопассан в «Грёзах» и Николай Гумилёв в «Путешествии в страну эфира».

Сочетание последних двух эффектов в «Грёзах» передано следующим видением:
“
И вдруг в моём уме возник библейский образ. Мне представлялось, что я вкусил от древа познания, что все тайны раскрыты передо мною, настолько я находился во власти новой, своеобразной, неопровержимой логики. И доводы, умозаключения, доказательства так и толпились в моём уме, а на смену им, опровергая их, тотчас же приходили другие доводы, умозаключения, доказательства, ещё более сильные. Моя голова стала полем битвы идей. А я становился высшим существом, вооружённым непобедимейшей способностью мышления, и я наслаждался безумной радостью от сознания своего могущества…»
— Ги де Мопассан, «Грёзы»
Что занимательно, употребление эфира не приводит к формированию физической зависимости. Однако пристастие к его вдыханию чревато зависимостью психической.

Последняя и рождает наркотическую тягу к дурману, подчас близкую к одержимости, которая может проявляться в тяжёлых формах. Эфир вызывает лёгкое привыкание, а его интенсивное использование ведёт к повышению толерантности и увеличению доз.

Всё это наряду с крепостью и интенсивностью действия эфира превращает его в весьма опасное вещество: эйфорию и напряжение сменяют истощение, низкое кровяное давление, слезящиеся глаза и затуманенным зрением, часто - сильными головными болями. Эфирное похмелье имеет свойство мучить не менее алкогольного и может длиться несколько дней.

Кроме того, эфир имеет ярко выраженные неприятные свойства: стойкий запах, обжигание губ и горла, неприятное ощущение во рту.

Герой Гумилёва учит, как нужно вдыхать эфир:
— Приложите одну ноздрю к горлышку и вдыхайте ею, а другую зажмите. Кроме того, не дышите ртом, надо, чтобы в лёгкие попадал один эфир, — сказал я и подал пример, откупорив свой флакон.
Частым атрибутом эфиромана также выступало мокрое полотенце, повязанное вокруг головы – оно призвано задержать испарение газа.
В XIX столетии и начале XX века эфир широко распространился в качестве популярного развлекательного наркотика, снискав себе звание одного из самых популярных дурманов XIX века. Тогда он занимал нишу, подобную той, что сейчас занимает «трава» - в ту пору конопля была развлечением для немногих, а вот эфир служил самым доступным инструментом достижения ощущения свободы и развязности.



Эфир и краткая история его популярности


Но всё началось в 80-90-е годы XVIII века, когда эфир скромно дебютировал в медицине в качестве в качестве... лекарства от чахотки и туберкулёза. Дело в том, что даваемый пациентам в стеклянном флаконе для вдыхания эфир хотя и не давал никаких целебных эффектов, но позволял почувствовать ощущение прохлады в лёгких и горле, тем самым смягчая симптомы.

В первой половине XIX века эфир, наряду с закисью азота, обзавёлся аурой вещества с огромной силой, а применение получал для лечения туберкулёза, астмы и катара, по-прежнему давая краткосрочное облегчение симптомов.

Однако постепенно медики-энтузиасты нашли ему достойное и важное применение – в хирургической анестезии, и к середине XIX столетия эфир занял в ней первенствующее положение. По образному выражению, благодаря эфиру хирургия, до него представлявшая собой «агонию», «избавилась от боли».

Одним из побочных эффектов широкого распространения эфирной анестезии стал рост производства и как следствие доступности эфира. Уже с 1847 года началось активное использование эфира в развлекательных целях, и с тех пор всё чаще слышались тревожные толки об «эфиромании». И часть медиков была этой манией обеспокоена.

В том же году в британском журнале «The Lancet» было заявлено об «обширном повреждении мозга у богато одарённого интеллектуала, развившемся из-за слишком частого употребления эфира».
Говорилось, что несчастный впал в «странное заблуждение, будто может расширить возможности своего сознания (до бесконечности), если ему обеспечат бесплатную поставку эфира». В итоге, согласно автору статьи, его заблуждение усугублялось, «пока его сознание не было повреждено настолько, что пришлось поместить его под постоянный контроль».

Но как уже упомяналось выше, именно в ту пору эфир стал широко применяться для анестезии – появилась возможность удалять зубы, проводить различные операции и даже ампутировать конечности без боли. Так произошла настоящая революция в медицине, существенно расширившая её возможности и заметно уменьшившая страдания пациентов. Роль эфира в анестезии сложно переоценить – это одно из важнейших медицинских открытий столетия.

Эфир и сопутствующий ему хлороформ (о котором скажу в другой раз) стали активно применять на войне: американцы использовали его в войне с Мексикой и в войне Гражданской. Появился эфир и в боях Крымской войны.

Однако в ту пору «эфиромания» была уделом небольшого круга врачей и интеллектуалов-экспериментаторов, в том числе будучи распространена в студенческих кругах престижных университетов и в богемных компаниях.

Необычные побочные эффекты эфира в виде его психоактивных свойств могли бы остаться куда менее заметными для масс, но неожиданную рекламу эфиру сделали протестантские «блюстители нравственности», прежде всего британские. Им показалось неправильным, что эфир стали использовать при родах, ведь в Библии сказано: «Мучительной Я сделаю беременность твою, в муках будешь рожать детей».
Благодаря возмущению протестантских проповедников и организаций, вылившемуся в громкие акции и медийные кампании, широкая общественность и заинтересовалась газом, обнаружив его психоактивные свойства.

Другим толчком к распространению эфира стало то обстоятельство, что в 1850-х годах в разных уголках Европы и Америки начались бурные кампании и против спиртного. Это, с одной стороны, делало алкоголь менее доступным, а, с другой стороны, новая известности эфира наряду с его быстродействием привели к тому, что эфир пошёл в массы.

Причём, не только в городах, но и в сельской местности. Так, в разных местах от русской Литвы до Германии и австрийской Галиции, от Норвегии до Британских островов и Америки к нему стало пристраращаться всё больше людей.

Пожалуй, наиболее ярким эпизодом отличилась британская Северная Ирландия - там в рыночном городке Драперстауне началась повальная эфиромания населения, названная "Драперстаунским инцидентом", который активно длился около 15 лет.

Всё началось, когда в 1840 году католический священник Теобальд Мэтью объявил эдакий крестовый поход против, казалось бы, исконного ирландского пьянства.

Проповеди отца Мэтью имели успех, и одно время в его движении за трезвость принимало участие чуть ли не половина населения Ирландии. Далее британцы в 1855 году ввели новый налог на алкоголь, а следом проведённый ряд удачных полицейских операций практически уничтожил в Северной Ирландии нелегальное домашнee производство.

Так Ольстер и остался без виски. Однако это привело к неожиданным последствиям: над Северной Ирландией нависло облако эфира, а стольным градом ирландской эфиромании стал городок Дрейперстаун. Слухи о немерянном потреблении его жителями эфира достигли Лондона. Ходили толки, что над Драйперстауном буквально висит запах эфира.

Протестантский активист Бенджамин Уард Ричардсон – врач, литератор и борец за трезвость, решил отправиться в самую цитадель того, что считал воплощением зла, и проверить истинность доходящих до Лондона сведений. Добравшись до Дрейперстауна, он обнаружил на главной площади едва стоящих на ногах граждан, от которых разило эфиром.

Ирландские порции начинались нa трёх унциях. Кроме того, в Дрейперстауне был изобретён оригинальный способ потребления эфира: ополоснув рот холодной водой, горожане обоего пола заглатывали наркотик и тут же запивали его водой, чтобы нега не покинула их вместе с испарениями. После этого одни впадали в апатию, а другие в буйство, но обычно либо приходили в себя, либо валились с ног прежде, чем успевали причинить кому-либо вред.

Что занятно, Ричардсон был вынужден констатировать, что эфир всё же безопаснее виски – опыт показал, что его употребление реже вело к человеческим жертвам. Описывая собственные опыты с эфирами, этот убеждённый абстинент приравнивал их к экспериментам первооткрывателя веселящего газа Хемфри Дэви, которому сознательно подражал.

Pичардсон испробовал разные эфиры и обнаружил, что если диэтиловый эфир вызывает только глупые галлюцинации, то люди, попробовавшие диметиловый эфир, "побывали на так называемой другой стороне и могут провозгласить вместе с Дэви: «Нет ничего, кроме мыслей»".

Такие выводы скорее только подталкивали к росту эфиромании.
Тем не менее в 1876 году Ричардсон издал книгу, названную «Болезни нашего времени». Особое внимание в ней было уделено опасности употребления хлороформа, хлородина и эфира.

Да и в целом, давление обществ трезвости всё-таки мешало доступности эфира.

К слову, ирландскую тему Гумилёв обыгрывает в конце своего «Путешествия…» в диалоге Гранта и Инны:
Инна на все радостно кивала головой и, когда я кончил, воскликнула:

— Завтра же мы начнем опять, только надо больше эфиру.

— Нет, Инна, — ответил я, — завтра мы ничего не увидим, у нас только разболится голова. Мне говорили, что эфир действует только на неподготовленный к нему организм, и, лишь отвыкнув от него, мы можем вновь что-нибудь увидеть.

— Когда же мы отвыкнем?

— Года через три!

— Вы смеетесь надо мной, — рассердилась Инна, — я могу подождать неделю, ну две, и то это будет пытка, но три года… нет, Грант, вы должны что-нибудь придумать.

— Тогда, — пошутил я, — поезжайте в Ирландию к настоящим эфироманам, их там целая секта. Они, конечно, знают более совершенные способы вдыхания, да и эфир у них, наверно, чище. Только умирают они очень быстро, а то были бы счастливейшими из людей.
В целом, эфир был довольно экзотическим развлечением: газ было непросто достать, он обладал ужасным запахом, а человека под эфиром можно было определить за несколько метров, что сильно осложняло жизнь его любителей и затрудняло скрытое потребление.

Пик потребления эфира и хлороформа (о нём расскажу в иной раз) в Европе пришёлся на 1870-80–е годы. Бурные антиалкогольные и антиэфирные кампании не достигли своих целей, но пристрастие к эфиру всё-таки не стало массовым. Напротив: он стал уделом немногих, но уделом манящим и по-декадентски изысканным. Отныне эфир уже был не дешёвой заменой алкоголя для бедных, но обратился средством расширения сознания для богемы и людей свободных профессий.

Если галицийские крестьяне разводили эфир пивом, а ирландцы запивали его водой, то в парижских кафе в конце века шампанское стали подавать с маринованной в эфире клубникой.

Пристрастившийся к эфиру и посвятивший ему «Грёзы» Ги де Мопассан был в тренде. В ту пору эфироманы играли в обществе видную роль богемных испытателей жизни.

За звание первейшего эфиромана с Мопассаном конкурировал поэт-символист, денди и декадент Жан Лоррен, в творческом наследии которого есть сборник рассказов «Истории потребителей эфира» ("Contes d’un buveur d’éther", 1895 год). Другой же литератор, автор «Короля Убю», Альфред Жарри, и вовсе комбинировал эфир с алкоголем – опасное сочeтание убило его в возрасте 34 лет. Слава пришла к Жарри лишь после смерти, когда сюрреалисты объявили его своим предшественником и сделали культовой фигурой европейского авангардизма.

Словом, эфир приобрёл манящий и даже несколько эротизированный флёр особого наслаждения. Да что там, об эфире могли сказать так:
«Вдыхайте эфир, как будто это дыхание вашей любимой, и вам откроется красота самых простых и обычных вещей».

Эти строки написал Алистер Кроули – оккультист, мистик, писатель, психопат, йoг, шарлатан, шахматист, пансексуал, художник, сатанист и философ. Из уст такого знатока наркотиков подобная похвала эфиру звучит особенно ярко.
Итак, широкое потребление эфира (и наряду с ним хлороформа) в Европе достигло зенита в 1870-80–е годы – промежуток между закатом опиумной традиции и увлечением более сложными и сильными наркотиками, появившимися в конце XIX-го столетия: хлоралгидратом, паральдегидом, сульфоналом, вероналом и героином.

Что в России, что в Европе гораздо популярнее и доступнее были другие вещества: опиум, кокаин, гашиш и морфий.

Но об этом поговорим уже в другой раз.
Автор:
Артемий Пигарев
Общедоступное чтение
Все блоки
Обложка
Заголовок: средний
Лид
Текст
Фраза
Изображение
Галерея
Линия
Zero
footer
Обложка: заголовок, подзаголовок и раздел
Лид (вводный текст)
Текст
Цитата с висящей кавычкой
Изображение
Текст
Цитата с висящей кавычкой
Текст
Цитата с висящей кавычкой
Изображение
Текст
Цитата
Текст
Цитата с висящей кавычкой
Текст
Цитата
Текст
Изображение
Текст
Изображение
Текст
Цитата
Текст
Изображение
Текст
Короткая линия
Узкий текстовый блок
Кнопка
Кнопка
Текст среднего размера
Кнопка «наверх»