18px – Lora, Arial, sans-serif
Сгенерировать текст для поля
Создайте текст с помощью ИИ-помощника, уточнив тематику сайта и пожелания к результату
header
Артемий Пигарев
Киев за два дня !
Как на закате августа 1919-го русские "белые" удалью, хитростью и дерзостью у украинцев Киев отобрали

За годы революционной катастрофы и Гражданской войны власть в Киеве менялась 14 раз. Четырнадцать! Февраль и Октябрь, УНР и немцы, петлюровцы и власть гетмана Скоропадского, поляки и большевики...


Было пролито много крови, произошли великие беспорядки и жуткая ломка жизненных укладов. Но во всей этой фантастической неразберихе были и светлые моменты. Хотя, увы, и недолгие — они пришлись на то время, когда в Киев вернулась прежняя жизнь, когда город вздохнул, словно выкарабкавшись из состояния клинической смерти.


Это были славные месяцы после удачного взятия города русскими добровольцами, это был реванш за события булгаковской «Белой гвардии», это было краткое, но яркое возрождение старого русского Киева.

предисловие
Что происходило между декабрём 1918-го и концом августа 1919-го?
В декабре 1918 года заканчивалась агония гибнущей державы гетмана Скоропадского. Немцы ушли, гетман бежал, а Киев пал. Это были последние дни времени, когда город был столицей парадоксальной державы, где гетманская власть была провозглашена в цирке под охраной германских штыков, где государственные люди, будучи русскими, вынужденно разыгрывали украинство и переходили на мову, которую учили на ходу. Но эта показная театральность, тем не менее, отчасти спасала остатки гибнущего русского Киева. За фасадом всей этой феерической игры ещё жили старые порядки, правда, приобретшие оттенок гротеска и абсурда. Однако тут пока не было лютой ненависти ни украинских сепаратистов, ни большевиков. Старый город мог продолжать жить относительно нормальной жизнью.

Однако после завершения Великой войны в ноябре 1918 года германские войска покидали заснеженные поля Украины. К тому моменту положение Скоропадского было фатальным: войска переходили на сторону украинских националистов-социалистов, область за областью оказывалась в руках Директории.

И вот на последнем издыхании 1918 года армия Петлюры наступала на Киев. Поход к организации обороны державные военачальники проявились на редкость неумелый, а столкнувшись с предательством множества командиров и подразделений, предпочли предать и сами. Вместо того чтобы обратить свои мысли и энергию на оборону Киева, государственная власть отдалась чувству безысходности и предпочла сбежать, как будто раскрылось их самозванство и представление резко оказалось окончено. Держава гетмана в эти дни будто и существовала, а уже будто и нет. Её материальность таяла с каждой сожжённой кипой бумаг, с каждым гетманским офицером, что, сменив погоны на штатское платье, скрылся в киевских дворах, с каждой минутой, потерянной в нерешительности и трусости. Наконец, бежал и сам «его ясновельможная светлость пан гетман». После этого из числа ещё не улизнувших высокопоставленных гетманских офицеров не осталось токлом никого.

А пока державная власть во главе с гетманом расписывалась в собственной эфемерности и постепенно улетучивалась как отступающая горячечная галлюцинация, к заснеженному городу подступало воинство Петлюры.

И на фоне этого позора русское юношество и горстки офицеров проявили отчаянные жертвенность и героизм. В дружины, предназначенные для безысходной обороны Киева, массово записывались добровольцы, желающие защищать не презренного гетмана, а свой родной Киев и Россию — которой хотя уже здесь и не было на карте, но которая жила в их душах и сердцах. В то время как взрослые стремились избежать мобилизации, в то время как офицерство, плохо разбиравшееся в политике, было дезориентировано конфликтом между Скоропадским и Деникиным, киевские гимназисты, студенты и юнкера, воодушевлённые и экзальтированные, вступали в добровольческие дружины для защиты города от войск Петлюры.

Журналист Иван Лукаш так описал юных добровольцев: «Короткие жёлтые полушубки. Винтовки через плечо. Серые походные мешки и грозные каски с трёхцветной лентой на литом двуглавом орле. Мальчики-солдаты…».

Город, оказавшийся перед лицом жаждущих крови петлюровцев, защищали лишь эти немногочисленные, но самоотверженные отряды русских добровольцев. Они оказались в безвыходном положении без должного вооружения, без тыла, без снабжения и без организованного командования — трагедию этих обречённых храбрецов и описал Михаил Булгаков в своей бессмертной «Белой гвардии».
Войска УНР уверенно надвигались на Киев. Дружины юнкеров и офицеров приняли бой в предместьях, но под натиском превосходящего врага, неся тяжёлые потери, должны были отступать, втягиваясь в город. Михаил Булгаков зарисовал некоторые картины боя за город:
С раннего утра на Подгородней, на Савской, в предместье Города, Куренёвке, стали рваться высокие шрапнели. В низком снежном небе било погремушками, словно кто-то играл. Там жители домишек уже с утра сидели в погребах, и в утренних сумерках было видно, как иззябшие цепи юнкеров переходили куда-то ближе к сердцевине Города. Впрочем, пушки вскоре стихли и сменились весёлой тарахтящей стрельбой где-то на окраине, на севере. Затем и она утихла.
<...>
Город вставал в тумане, обложенный со всех сторон. На севере от городского леса и пахотных земель, на западе от взятого Святошина, на юго-западе от злосчастного Поста-Волынского, на юге за рощами, кладбищами, выгонами и стрельбищем, опоясанными железной дорогой, повсюду по тропам и путям и безудержно просто по снежным равнинам чернела и ползла и позвякивала конница, скрипели тягостные пушки и шла и увязала в снегу истомившаяся за месяц облоги пехота петлюриной армии.
<...>
Верстах в двух медно бухали пушки и стрекотали пулемёты. Там петлюрина пехота цепочками перебегала к Посту-Волынскому и цепочками же отваливала от Поста, в достаточной мере ошеломлённая густым огнём, жиденькая и разношерстная белогвардейская пехота…

Русские добровольцы в Киеве приняли бой с честью, но отбиться столь малыми силами от могучей армии врага шансов не имели.

Киев был захвачен петлюровцами, которые выискивали «офицерив», «гетманцев» да юнкеров на расправу и триумфально меняли вывески на украинские. Однако торжество самостийников вновь оказалось недолгим — на Киев двигалась Красная армия. Войска УНР уже в феврале были вынуждены оставить Киев и двинуться на запад. Когда отгремели пушечные залпы, а жупаны петлюровцев удалялись на восток, Киев оказался в руках большевиков.

Среди населения это вызвало смешанные впечатления. Сторонники незалежной были в трауре, часть русского населения радовалась уходу украинцев, для другой части русских трагедия сменилась трагедией, а просоветский элемент радовался приходу «своих».

Так или иначе, для коммунистов это был триумф. Киевлянин вспоминал:
“
В 1919 году большевики явились в Киев на всей высоте своего величия. Неуверенность и болезни детства прошли, преждевременная старость ещё не наступила. “Старый мир” был разрушен, но не все оставшиеся от него запасы съедены; всякие сдержки в печатании бумажных денег были устранены, а деньги ещё не были окончательно обесценены. Одним словом, была полная возможность, под видом строительства новой жизни, расточать остатки наследия старой.
— Алексей Гольденвейзер, юрист, киевлянин
С наследием старой жизни, само собой, большевики тут же принялись бороться. Через полтора месяца после занятия Киева советские деятели переименовали основную часть центральных улиц древнего города, а параллельно сносили памятники, не пощадив, в том числе, и фигуру архангела Михаила на здании городской думы. Взамен на площадях установили бюсты: на свежепереименованной пл. Ш-го Интернационала — вездесущего Тараса Шевченко, на Советской — Маркса, на Театральной — Либкнехта, на Печёрске, у “Арсенала” — Свердлова, па пл. Революции — Розы Люксембург.

Оставаясь верными себе, с глобальным пафосом коммунисты обставили в Киеве празднование 1 мая 1919 года. Как прежде было в Петрограде, решено было придать действию нарочито карнавальный характер. Артисты всех театров были мобилизованы (!) для организации оперных, балетных, драматических спектаклей под открытым небом. Вдобавок к этому на Караваевской площади поставили временный памятник в виде колонны с портретами Маркса, Либкнехта, Свердлова и, конечно же, Шевченко. И над всем этим коммунистическим карнавалом летали аэропланы, разбрасывавшие брошюры и листовки.

И, разумеется, Киев стал ареной выступлений верениц советских ораторов: инфернального Скрипника, Пятакова, Бондаренко и, наконец, во второй половине мая, будто с пьедестала нового памятника, в Киев сошёл сам Троцкий:
“
Проходя по Николаевской улице, где было здание цирка, я увидел быстро мчавшийся автомобиль. Это была настоящая “симфония в чёрном”: чёрные кожаные фуражки, кожаные куртки, кожаные штаны и сапоги. У конвоя револьверы были на взводе. Автомобиль подлетел к цирку. Военный средних лет с остроконечной бородкой, окружённый своими телохранителями с револьверами наготове, величественно и “по-орлиному” огляделся кругом и ринулся в цирк. Это был председатель Революционного Военного Совета РСФСР Лев Троцкий.
— Николай Полетика, российский и советский историк, экономист
Словом, жестокий украинский карнавал сменился волнами советских карнавалов с митингами, овациями и массовым ликованием... На следующий день на Софийской площади развернулся парад красным войскам, который принимали Троцкий с Подвойским. Войскам было тесно и они заполонили улицы до самого Подола. Изюминкой стал триумфальное шествие иностранных «красных» отрядов: венгров, болгар, румын, которых товарищ Троцкий приветствовал на их родных языках.

Неизбежно с митингами и карнавалами пришли и принудительные работы для «буржуазии», и, конечно, «красный террор». Поэтому настроения в городе царили весьма неоднозначные. Курьер подпольной белогвардейской разведывательной организации «Азбука», пробравшийся в мае из Киева в Екатеринодар, докладывал:

“Что касается отношения масс населения к советской власти, то приходится отметить почти общее нетерпеливое ожидание смены власти”.

Надежды населения, по словам разведчика, связаны были в меньшей части с украинскими повстанцами, а в большей части с белым движением. Но если «белых» тут можно заподозрить в ангажированности, то стоит отметить, что о подобном отношении к коммунистам свидетельствовали и сами коммунисты. В докладах и сводках сообщалось:

“Общее настроение Киева рабочего далеко не коммунистическое, ведётся широкая агитация под лозунгом “бей жидов и коммунистов”. Настроение в большинстве скрытое, погромное и выжидательное” (начало мая).

“Командный состав 28-го Дубовецкого советского полка, находившегося в Киеве, настроен против Советской власти, сильное влечение к Махно, страшное недовольство на евреев” (июль).

В общем, весной-летом 1919 года в Киеве сильной рукой переламывался мир старый и строился мир советский. Параллельно росла усталость населения от всех пертурбаций, что пали на плечи киевлян за последние годы. А тем временем вдалеке от Киева на фронтах пылала Гражданская война, а кое-где и войны национально-межгосударственные. Теперь обратимся к украинским самостийникам.
в украинском лагере
УНР и ЗУНР
Столкновение с советскими войсками крайне скверно сказалось на положении украинских «левых» националистов. В принципе их положение оказалось к исходу весны-началу лета 1919 года таковым, что украинское движение едва балансировало на грани существования. И государственная территория УНР, и её войска изрядно потеснились на всех направлениях, принуждённые скитаться по весям Малороссии. Возглавляемая Симоном Петлюрой Директория — правительство Украинской Народной Республики — буквально вела кочевой образ жизни. Лучше всего положение описывает появившаяся тогда саркастическая рифма: “В вагоне — Директория, под вагоном — территория".

На 25 мая 1919-го власть Директории сохранялась лишь на нескольких десятках километров железнодорожной линии Дубно - Броды, забитых эшелонами с имуществом Действующей армии УНР, боеприпасами и архивами. К середине июля территория вiльной Украйны устаканилась в следующих пределах: область между Збручем и Смотричем да несколько десятков километров к востоку от Смотрича и к северу от Каменец-Подольского. Сил у Петлюры сотоварищи разве стало внезапно мало, а внутри весьма эфемерного правительства Директории постоянно вспыхивали конфликты.

Однако украинских государства было целых два. Впрочем, похожи они не были. В ноябре 1918 года на территории восточной Галиции и северной Буковины на бывших австро-венгерских территориях была провозглашена Западно-Украинская Народная Республика (ЗУНР). Её президентом, позже получившим официальный титул Диктатора, стал Евгений Петрушевич.

Вскоре после событий булгаковской «Белой гвардии», до февральского взятия Киева Красной армией, 22 января 1919 года на Софийской площади в Киеве было торжественно провозглашено объединение ЗУНР и УНР. Однако это не стало чем-то большим, чем символической акцией. В Киев двумя неделями позже пришли большевики, а на западноукраинскую территорию нашлось сразу несколько претендентов. К началу июня 1919 года её практически полностью разделили между собой Польша, Румыния и Чехословакия. И главным актором тут выступили поляки, ставшие главными врагами галичан.
Тем временем Белое движение набирало силу на Юге России. Добровольческая армия завершила свой Второй Кубанский поход, укрепившись на Кубани, Ставрополье и Северном Кавказе, и, наконец, двинулось на Кавказ и к направлении Волги. С развитием успехов Вооружённые Силы на Юге России во главе с генералом Антоном Деникиным стали развивать уверенное наступление, нацеленное на большевистскую Москву. Попутно «белые» продвигались и на других направлениях. В частности, на периферии в направлении Киева действовала малочисленная, но стремительно действующая группа войск во главе с генералом Николаем Бредовым.
Book design is the art of incorporating the content, style, format, design, and sequence of the various components of a book into a coherent whole. In the words of Jan Tschichold, "methods and rules upon which it is impossible to improve, have been developed over centuries. To produce perfect books, these rules have to be brought back to life and applied."
У советских властей уже не было возможности скрывать происходящее. Но в этот момент, как нельзя кстати, большевики вернули себе Житомир, потерянный несколькими днями ранее, и это дало основания усилить победный тон пропаганды.

Начались приготовления к отступлению. В ночь на 25 августа были расстреляны четырнадцать заложников. По призыву Совета Киевского укреплённого района, по разнарядке домовых комитетов население Киева мобилизовали на земляные работы. В агитпропе в бравурном тоне сообщалось, что жители якобы отнеслись к призыву сознательно и с энтузиазмом. Кроме того, большевики устроили митинги на тему «Победа зависит от нас». Наконец, 28 августа высокопоставленный чекист и каратель Лацис заявил: «Перелом на фронте наступил. Киев оставлять не придётся».

На деле же исправить ситуацию было уже невозможно. Стратегическое положение «красных» в Киеве уже стало фатально, а украинская советская армия дошла до последней степени разложения. Несколькими днями ранее — естественно, не для печати — ситуацию ёмко охарактеризовал нарком обороны Украины Николай Подвойский:

«Я сделаю на фронте всё, что возможно. Однако я боюсь, что мне уже ничего не удастся сделать, так как при нынешнем настроении советских и петлюровских войск всё зависит от одной причины: от инициативы бегства, то есть от того, кто побежит первым». К тому моменту петлюровцы и галичане уже вошли в раж, и упомянутая «инициатива» безусловно оставалась за большевистскими войсками.

Утром 29 августа в городе стали скапливаться большевистские войска, пришедшие со стороны Святошина и Борщаговки. Вид они имели утомлённый и измученный. Командиров нигде не было видно, а солдаты слонялись в поисках съестного. Чуть позже показались хорошо обмундированные части, при полном вооружении, идущие в ногу. То были красные юнкера, перебрасывамые с петлюровского фронта на деникинский, дабы дать бой белогвардейцам и тем самым прикрыть отступление большевиков по Броварскому шоссе.

Жители города попрятались по домам. Окна магазинов закрыли железными шторами. Люди, как и при прочих сменах властей, по возможности не высовывались: старались переждать и не попасть под горячую руку или под мобилизацию. Тем временем в облаках пыли сновали советские военные и в растерянности носились по городу на в автомобилях комиссары. В эте же часы шёл суматошный вывоз эшелонов со станций Киев I на Киев II и попутное их разграбление.

Около 6 часов вечера ко всем трём мостам через Днепр подвезли по барже со взрывчаткой.


За несколько дней задержки с наступлением, которую позволили себе украинцы, большевики сумели перегруппировать силы, несколько укрепить оборону Киева и даже перейти утром 29 августа в наступление, которое, однако, было отбито. К вечеру галичане и Запорожский корпус УНР заняли отличные исходные позиции для штурма Киева.

Украинские войска наступали силами трёх галицийских корпусов:, Запорожского корпуса и Корпуса Сечевых стрельцов, а также силами повстанцев группы войск атамана Зелёного (которые были полезны тем, что у них формально были развязаны руки и для нападений на «белых»).

2-я и бригада чеха-атамана Антона Выметаля и 8-я бригада атамана Карла Гофмана Ш-го Галицкого корпуса закрепились в районе Глевахи и Василькова, 1-й корпус продвинулся по шоссе Киев - Житомир, занял местечко Игнатовка и на западном берегу реки Ирпень перерезал железную дорогу Киев - Коростень. Запорожцы прижали большевиков к Днепру в районе Лесников, взяв в плен 7000 человек.

Пока украинские войска стремились к Киеву, отрезая его по Днепру и обходя своими силами, с востока к городу двигались русские белогвардейцы – Полтавская группа войск под командой генерала Николая Бредова.

Входивший в её состав лейб-гвардии 4-й стрелковый полк наступал от Полтавы на запад, через Миргород и Лубны. Встреча с красными произошла западнее Гребёнки. После короткого боя гвардейцы взяли в плен группу красноармейцев, человек двести-двести пятьдесят.

Пленных выстроили в два ряда. Капитан Сергей Исаков подозвал одного из солдат.
— Кто вами командовал?
Молчание.
Он выбрал солдата в правом ряду и подозвал его.
— Кто вами командовал? — повторил он.
— Двоих убили, а остальные убежали, ваше сиятельство.
— Кто из вас здесь был солдатом до войны?
Солдат оглянулся через плечо.
— Да есть несколько. Я сам довоенный, ваше сиятельство.
— Все довоенные, выйдите вперёд. Возникло замешательство, красные смотрели друг на друга. Наконец выступили 13 человек. <...>
— Теперь, кто из вас служил во время войны?
Выступило человек 150.
— Ну, ребята, теперь вы в Белой армии. Кто из вас хочет служить?
Все поголовно ответили, что хотят.

Следующей остановкой был Ягодин, а ещё через два дня — Борисполь. В каждом городке и местечке западнее Лубен были видны признаки поспешного отступления красных: брошенные сломанные повозки, снаряды... В Борисполе в одном дворе белым достались два трёхдюймовых орудия с полными зарядными ящиками. Попадались группы дезертиров, которые рассказывали, что до самого Киева перед наступающими никого не было. Разведка это подтверждала, но осторожные старые солдаты этому не верили. Ходили слухи, что большевики укрепились на левом берегу Днепра и что нужно будет дождаться подкрепления, чтобы продолжить наступление


События развивались таким образом, что наступление на Киев развивалось практически синхронно с трёх сторон — с юга, запада и востока. У большевиков, по-видимому, могло сложиться впечатление о некоем общем сговоре против советской власти, хотя на самом деле, как уже было сказано, никакого соглашения между украинцами и белогвардейцами (за исключением договорённости в Сигнаевке о демаркационной линии) не было. Впрочем, ещё до окончания эвакуации Киева Раковский в телеграмме своим московским коллегам выразил мнение, что положение советской власти не является совершенно безнадёжным.
«В Киеве добровольцы и петлюровцы столкнутся лицом к лицу, — писал он, — и когда они перегрызут друг другу глотки, тогда мы (большевики) снова возьмём Киев».
В какой-то мере так и произошло.

Евгений Месснер писал:

“
Оказалось следующее: в то время как мы совершали наш поход на Киев, а затем атакой пред-кневских позиций принуждали красное командование перебрасывать навстречу нам свои войска с правого на левый берег Днепра, корпус Галицийских сечевиков, подчинявшийся Петлюре, беспрепятственно приближался от Житомира к Киеву. А пока мы дрались в восточных (левобережных) предместьях Киева с последними вышедшими из Киева красными войсками, сечевики без боя вошли в Киев с запада.
Евгений Месснер
Разумеется, в свою очередь, украинцы заявляли впоследствии, что они силой взяли Киев, а «белым» якобы большевики не противились, потому-де, что и те, и те против свободы Украины. На деле, конечно, это неправда. Большевики отступали по левому берегу Днепра, они перебрасывали свои войска с правого берега на левый — то есть навстречу деникинцам — и не наоборот. Так что, основные арьергардные бои «красные» вели с добровольцами.

Тем не менее на западном и юго-западном направлении, где на большевиков наступали галичане, тоже не обошлось без боёв.

К ночи с 29-го на 30-е августа 8-я бригада III-го Галицкого корпуса (во главе с атаманом Карлом Гофманом) вышла к юго-западным окраинам Киева, заняв Игнатовку, Боярку, Виту и Лесники. Штаб 3-го куреня 8-й бригады под командованием сотника Данила Бизанца получил из штаба бригады диспозицию: выбить большевиков из села Красный Трактир, занять предместье Киева — Демиевку, а оттуда, не задерживаясь, по городу продолжить наступление в направлении городской думы и на Печёрск.

Утром 30 августа курень в боевом порядке двинулся на Красный Трактир. Вместе с 3-м куренем наступал 4-й курень поручика Миколы Подгорного. 1-й курень поручика Антона Тарнавского и 2-й курень сотника Осипа Станимира оставались в резерве у Виты.

В диспозиции говорилось:
“
Добровольцев русского генерала, белогвардейца Деникина при возможной встрече с ними сдерживать, но не стрелять»
Каким образом технически осуществить этот приказ по отношению к вооруженным людям, по-прежнему не уточнялось. В тот момент, однако, никто из галичан не сушил себе голову над этим вопросом. Все просто понимали, что обязаны занять Киев до того, как это сделают деникинцы.

Дорога шла через освещенную утренним солнцем живописную лесостепь Киевщины, мимо старых садов, ветряных мельниц и сельских кладбищ... В Вите галичанам подняли настроение большевистские газеты, в которых солдаты со смехом і ірочитали, что в районе Василькова их “разгромили” красные и как раз сейчас они “убегают в большоіі панике”. Киевляне, пробравшиеся через линию фронта, чтобы обменять одежду на пищу, передавали более реалистическую картину: убегают, то есть эвакуируются, сами большевики. Прошли по широкой песчаной полосе, через рощу над дорогой Пирогов - Гатное. Слева доносилась усиливающаяся канонада: шел бой за Пост-Волынский. В небе послышался шум пропеллеров — медленно проплыли три самолета. Никто не ощущал голода, усталости. Все неудержимо шли вперед. Наконец шедшие в авангарде разведчики внезапно остановились, разглядев впереди, за темными лесами, золотые купола киевских церквей, — и закричали: — Киев! Киев!
Генерал Бредов предполагал неожиданным ночным нападением завладеть Дарницей и железнодорожным мостом через Днепр в ночь па 29 августа. Эта попытка, однако, не удалась. Красная армия из последних сил защищала мосты, потому что через них проходил единственный путь для отступления по суше. В Дарнице были подготовлены укрепленные полевые позиции с проволочными заграждениями; на это направление бросили луч.... .. силы — красных пехотных юнкеров, которые сражались мужественно. Бои у Дарницы грозили затянуться, а сил у добровольцев было мало. Им помогло то, что большевикам пришлось воевать на два фронта: украиі іская армия уже была на западных подступах к Киеву. 30 августа начальник разведки в штабе Бредова поручик Михаил Циммерман получил от летчиков Алексеевскою отряда полную картину боевой обстановки. Белогвардейцы узнали, что Киев спешно эвакуируется, а в районе Поста-Волынского и Святошина идут бои между большевиками и украинцами. Видели летчики и то, как по Житомирскому шоссе и по железной дороге из Фастова быстро осуществлялась переброска украинских войск. Стало ясно, что уігорное сопротивление большевиков у Дарницы имеет основной целью прикрыть отход их основных сил и обозов. Необходимо было сделать последнее усилие н овладеть Киевом.

Проснулись ночью и двинулись еще до рассвета. Дорога шла мимо садов, окруженных плетнями, и отдельных мазанок с тополями. Около девяти часов утра вступили в Дарницу, крыши которой утопали в садах. “Что это там поблескивает?!” — сказал кто-то из солдат, глядя на запад. И по всей колонне раздались голоса:

- Киев! Киев!
Утром по инерции вышли выпуски советских газет (которые не стоит читать), создававшие ощущение рутинной стабильности, а заодно бравурно сообщавшие о победах на фронтах. Особый вид информации — публичные заявления ответственных лиц. Грозный чекист с невероятно подозрительной биографией (был боевиком, стал банкиром в Лондоне, а затем, совершив октябрьский кульбит, превратился в главного борца с буржуазией) Яков Петерс заявил, что, мол, Деникин, теряя город за городом, хочет захватить Киев, но вот уже третий день идут решающие бои, и его силы дрогнули. Другой комментарий дал назначенный незадолго до этого комендантом Киева Эммануил Лугановский: “Как только я вступил в исполнение свої їх обязанностей, я принял самые решительные меры к созданию в городе строгого революционного порядка для того, чтобы граждане Киева чувствовали себя в такой же безопасности, как в Москве и Петербурге<...> Я принял ряд мер, чтобы подтянуть милиционеров, не останавливаясь перед самыми строгими наказаниями. <...> Концентрация всех сил охраны в одних руках обеспечивает гражданам Киева спокойное существование”. Забавно, что эти увещевания были направлены на то, чтобы успокоить недовольных советских силовиков, хотя для подобных антикризисных мер, казалось бы, было уже слишком поздно.

На самом деле в 11 часов утра состоялось заседание Политбюро ЦК КП(б)У и президиума Совета обороны УССР, на котором был определён порядок выезда высших учреждений советской Украины. ЦК, Всеукраинский исполнительный комитет, Совнарком, Совет обороны и Евгения Бош должны были выехать в Бровары в колонне автомобилей под командованием Ворошилова. На случай, если движение по шоссе окажется невозможным, следовало подготовить пароход и две баржи для погрузки людей, двенадцати автомобилей и грузовика под охраной караульных команд Раковского и Бубнова.

Члены Реввоенсовета 12-й армии Александр Сафонов и Семен Аралов отправили телеграмму председателю Реввоенсовета Троцкому: «30 августа вынуждены были оставить Киев. Уехали оттуда, когда петлюровцы вошли [в] предместье Пост-Волынский и снаряды тяжелой артиллерии стали ложиться на окраины. Дальнейшее сопротивление было невозможно по причинам, о которых сообщим дополнительно».

К вечеру 30 августа стало ясно, что советская власть в городе закончилась. Красные войска под артиллерийским обстрелом отступали по Бибиковскому бульвару на Крещатик и дальше на Подол. Царил хаос, ходили слухи, что Киев окружён...

Город снова имеет страшный, мёртвый вид. Горожан на улицах нет, всё заколочено, и только солдаты бегают по улицам и стреляют в воздух. Вскоре кое-кто из горожан всё же вылез из укрытий, и в Царском саду, у могилы Аскольда, собирались кучки людей, наблюдавших за дымками шрапнелей, разрывавшихся в Дарнице... Положение озадачивало многих. Что же будет? Одни радовались бегству опостылевших большевиков, но не могли не сомневаться — кто возьмёт город: русские или украинцы? Ждали русских и с трепетом опасались приближающихся сил украинцев... Другие, напротив, радовались им, симпатизируя или просто приветствуя падение советской власти. Третьи же предпочитали затаиться и ничего не ждали.

К двум часам дня стало известно, что подразделения венгерских и китайских наёмников Красной армии отказались защищать подступы к Киеву. Началась паника. К шести часам вечера Никольская улица, спуск к Ценному мосту, сам мост и Черниговское шоссе были забиты отступающими обозами. Реквизированные у крестьян подводы были переполнены награбленными вещами, мануфактурой, мебелью, посудой...

«Это даже нельзя было назвать отступлением, потому что это было паническое бегство по единственной свободной дороге через цепной мост на Днепре, а далее на Чернигов, — писала свидетельница этого события. — Эту картину трудно описать. Красноармейцы стекались к мосту со всего города и окрестностей^], и там образовалась страшная давка. Мост шириной в каких-то десять с лишним метров не мог вместить всю эту массу. Людей прижимали к ограждениям, другие перелезали через них и падали в воду, подталкиваемые новыми беглецами...»

Эвакуировались и на пароходах, но туда пускали не всех, а только партийных работников из элиты, остальные толпились на пристани в тщетной надежде остаться на берегу.

На набережной беспорядочно толпились в ожидании погрузки на пароходы “всякого рода” советские работники. Неустанно суетящиеся совбарышни, умудряющиеся даже в этот трагический момент думать о том, чтобы не помять своих шляп, и, наконец, загадочные, как сфинксы, штабные военспецы, кажется, еще не решившие, отступать ли с нами или оставаться в занимаемом деникинцами Киеве, — все э го смешалось в хаотическую, готовую поддаться всякой панике, толпу. Беспорядочно складывались на пароходы тюкі і с эвакуируемым имуществом и со скарбом ответственных работников. Такие же тюки валялись но всей набережной. Несколько сломанных автомобилей дополняли эту безотрадную картину.


Войска поспешно отступали: пехота и конница спускались к Днепру. Путь через мосты был отрезан. Кавалеристы прыгали в реку и, сносимые течением, с трудом переправлялись на дальний берег. Пехота в беспорядке грузилась на речные пароходы, баркасы, лодки. Переполненность была такой, что не только баркасы и лодки, но и пароходы вместе с человеческим месивом переворачивались и шли ко дну


В направлении пристани стремительно несутся автомобили, грузовики и подводы. На окраинах начались пожары.

Красный пропагандист и журналист Михаил Кольцов, которому хватило места на пароходе, позже писал:
«Мы уходим на пароходах, а концы нашего отступления уже лижут деникинские языки. Красная флотилия отстреливается — попадает и по самому Киеву. Как хорош он сегодня вечером, в лукавой красоте куполов, уходя от нас, от красных, вниз по реке...»
Началась бешеная пулеметная стрельба. Улица сразу опустела. Какие-то красноармейцы, сопровождавшие обоз, двигавшийся по Крещатику, в мгновение ока распрягли лошадей и, оставив повозки посреди улицы, поскакали верхом к пристани. Через несколько минут выяснилось, что это не пулеметная стрельба, а взрывы патронов. Где-то горел оружейный склад. [Скорее всего, тот самый склад на ипподроме. — С.М.]

В ВУЧК я не нашёл Кларова. Там царила невероятная суматоха. Мебель, телефонные аппараты, бумаги сбрасывали в грузовики. Комнаты были почти пусты.

Чекисты действительно уходили из города в числе последних. Согласно приказу по Киевскому укрепрайону, войска и сотрудники ВУЧК должны были охранять Цепной мост, поддерживать порядок — прикрывая таким образом отступление — и оставить город только после отхода всех регулярных частей

С порядком как-то не задалось, а вот с золотом...

Трофиму Устиновичу, коменданту Демиевки, чекисты поручили вывезти из Киева золотой фонд Государственного банка, за которым, по утверждениям большевиков, уже следила деникинская разведка. Обоз из пяти возов, нагруженных золотом, двинулся в дорогу на Чернигов п растворился в потоке беженцев.. На первую подводу командир посадил пулеметчика Андрея Цыбулю, а все оружие тщательно замаскировали.

Но деникинцы, в свою очередь, не теряли бдительности. Белогвардейский разведчик под видом беженца выследил замаскированную подводу с золотом, и вдогонку большевикам было выслано кавалерийское подразделение. За четыре дня 150-километрового пути от Киева до Чернигова отряд Устиновича одиннадцать раз вступал в бой. Пулемётчик Цыбуля был убит, и первую подводу захватили белые, тут же принявшиеся рассовывать золото по карманам, шапкам и подсумкам для патронов... Однако красноармейцам удалось добраться до Чернигова, где золото было сдано в особый отдел Черниговской губернии, откуда его переправили по железной дороге в Москву


Грузовые автомобили, повозки, пулемёты, лошади и люди — всё смешалось в одну массу, содрогавшуюся в конвульсиях безумного страха... Много боеприпасов не успели вывезти. Штаб венгерской бригады, располагавшийся на ипподроме на Печерске, поджёг беговую беседку, в которой находились патроны и снаряды. Огромное здание тут же охватило пламя, и снаряды начали взрываться, разлетаясь осколками и заволакивая весь Печерск чёрным дымом. Взрывы продолжались около трёх часов11. Паника усилилась. С подвод стали сбрасывать винтовки, вещевые мешки, сахар, муку. Часть толпы вместо Цепного моста бросилась к пристани115... «Автомобили с последними большевиками, нагруженные чемоданами[,] спускались с Липков на Крещатик и быстро исчезали», — лаконично сообщал на следующий день газетный репортёр. Около пяти часов на окраинах послышалась пулемётная и ружейная стрельба, и поток красноармейцев усилился. “Всякий что-нибудь нес, кто подушку кто чемодан, — вспоминал другой очевидец. — <...> Винтовки были у немногих. Жители, мудрые, как змии, стояли у ворот и будто бы равнодушно спрашивали:
— Куда Бог несет, земляки? — Втикаємо до хаты.”"7 К девяти часам вечера все было кончено. Наступила жуткая тишина, нарушавшаяся только продолжавшимися взрывами на ипподроме. Валялись винтовки, патроны, пулеметы. Брошенные продукты были быстро разобраны...
Подготовленные к взрыву киевские мосты все-таки остались невредимыми. (Они взлетели на воздух почти годом позже при последней, четырнадцатой, смене власти в городе; это сомнительное достижение принадлежит полякам.) Чекистам, впрочем, удалось “убрать за собой” в более зловещем смысле. В последние дни форсированным порядком пересматривались дела арестованных, содержавшихся в помещениях ЧК: стрем і їлись довесп і до м 11 нимума число узн и ков, которых необходимо было вывезти для окончательного следствия. О вывезенных заложниках ходили разные слухи. По одной из версий, 500 заложников, которых Киевская губернская чрезвычайка перевела было на пароход для отправки в Великороссию, были в 5 часов вечера 30 августа возвращены с пристани в помещение ЧК на Садовую, 5 и там расстреляны123. Была и более оптимистическая информация: якобы партия заложников из Киева, числом до 180, благополучно добралась до Москвы, где они были освобождены большевиками и поступили на советскую службу12'. В любом случае, для многих последние дни августа сталії и последними днями пребывания в “чрезвычайке”: часть освободили, часть — расстреляли... “Под самый конец, когда большевики перед уходом расс треливали заложников, — вспомина ла Надежда Мандельштам, — мы увидели в окно <...> телегу, полную раздетых трупов. Они были небрежно покрыты рогожей, и со всех сторон торчал 11 части мертвых тел. Чека помещалась в нашем районе, и трупы через центр вывозились, вероятно, за город”125.
Упоминались цифры от 500 до 5000 человек. На Садовой, 5, за одну ночь расстреляли 127 заключённых. Были и другие адреса — Екатерининская, 16, Пушкинская, 25, — где также производились расстрелы. Неудивительно, что в первые дни после занятия Киева добровольцами и открытия подвалов чрезвычайных комиссий тема красного террора не сходила со страниц газет и, очевидно, с уст обывателей. По воспоминаниям, доходило до самосудов: стоило кому-нибудь указать пальцем на прохожего и крикнуть: «Чекист, коммунист!» — и толпа в экстазе могла растерзать невинного человека129. Хотя белогвардейцы во всем противопоставляли себя коммунистам и, безусловно, официально не придерживались «доктрины Лациса», согласно которой судьбу подозреваемого должно было определять его классовое происхождение, факты расстрелов без суда и следствия признавались ими же самими. Короткая будничная заметка:
“
Расстрел Сегодня на Крещатике солдатами был расстрелян какой-то человек, заподозренный в том, что он был членом чрезвычайной комиссии
Газета «Русь» от 31 августа, раздел «Последние новости»
Штаб генерала Бредова разместился в здании штаба Киевского военного округа на Банковой улице, совсем недалеко от бывших помещений чрезвычаек. Михаил Циммерман, видевший сотни искалеченных трупов, “потрясающее доказательство гнусного садизма со стороны советских палачей”, писал (правда, не по “горячим следам”, а существенно позже, в эмиграции):
“
Вид этих жертв большевистского террора меня совершенно не озлоблял. В кровавой стихии революции просыпались первичные, животные инстинкты, а наряду с этим какая-то патологическая антропофагия, если не в буквальном, то в своеобразном, психологическом значении этого слова. Возникало преступное желание нарушить божественную и человеческую заповедь «не убий» и с каким-то сладострастным любопытством следить за тем коротким мгновением, когда у людей насильственно отнимают право на существование и их жизнь переходит в смерть. В гражданской войне такие патологические злодеи, убийцы и истязатели, в силу своего внутреннего душевного уродства, имелись в достаточном количестве с обеих сторон, и лично мне иногда приходилось быть свидетелем таких кровавых расправ. Но никогда со стороны добровольцев не совершалось столько гнусных истязаний живых и столько надругательств над мёртвыми, сколько это было сделано с большевистской стороны.
Михамл Циммерман — русский офицер
Часть же большевиков 30 августа никуда не уехала. Еще за два месяца до падения Киева началась подготовка к будущей конспиративной работе под властью противника. 10 июля решением Политбюро ЦК КП(б)У был создан специальный орган — Зафроїітбюро, ііредііазі іачені і ый для управления деятел ьностыо подпольных большевистских организаций и партизанским движением в тылу деникинцев. Фактически же бюро начало свою деятельность еще раньше — в конце июня, после падения Харькова. Начальником его стал Станислав Косиор. Вплоть до 30 августа Зафронтбюро находилось в Киеве. По понятным причинам оно располагалось на конспиративной квартире; ни вывески, ни каких-либо других признаков советского учреждения на доме не было. На втором этаже была приемная, налево — кабинет Тараса Хоречко, направо — кабинет Ксении Листопад и мастерская паспортов. Несмотря на заблаговременные приготовления, в спешке и суете эвакуации не могло не случиться проколов. Кто-то из подпольщиков остался без паспорта, кто-то — без явки, кто-то — без денег... Подпольные губком и ревком были сформированы еще до падения Киева, оставлено определенное количество людей для технической работы. Но, по воспоминаниям самих подпольщиков, все эти приготовления впоследствии оказались малоэффективными. Кроме всего прочего, и среди работников, и среди “сочувствующих” был заметный процент евреев. В той погромной атмосфере, что возникла после взятия Киева белыми, евреям небезопасно было показываться на улицу, а держать связь через еврейские квартиры было практически невозможно.

Одна из коммунистических подпольщиц, оставшаяся в городе по заданию партии, так описала утро 31 августа: “Часам к 10-ти начала на главных улицах скопляться разодетая публика с цветами в руках. Блестели наряды. Думалось, мало поработало ЧК, далеко еще не все ценности изъяты.
После ухода большевиков в городе были организованы отряды самообороны, которые взяли на себя охрану города и состояли, по воспоминаниям Сергея Мстиславского (Масловского), из «наскоро навербованных милиционеров, студентов и еврейской “самообороны”. Один из отрядов этой самообороны подвернулся, в Кадетской Роще, иод руку наступавшим галичанам и был, несмотря на краснокрестные повязки, вырезан ими наголо: еврею от петлюровца и крестом не укрыться”. Отдавая должное остроумию автора, отметим все же: то, что он не отличает галичан от петлюровцев, заставляет усомниться в его правдивости. Другая представительница партии большевиков утверждала, что “уходя, [петлюровские части] увели с собой еврейскую охрану, организовавшуюся из студенчества, ожидавшего погромов — и расстреляли ее неподалеку от Киева
Book design is the art of incorporating the content, style, format, design, and sequence of the various components of a book into a coherent whole. In the words of Jan Tschichold, "Methods and rules that cannot be improved upon have been developed over centuries. To produce perfect books, these rules must be revived and applied." The front matter, or preliminaries, is the first section of a book and typically has the fewest pages. While all pages are counted, page numbers are generally not printed, whether the pages are blank or contain content.
Book design is the art of incorporating the content, style, format, design, and sequence of the various components of a book into a coherent whole. In the words of Jan Tschichold, "Methods and rules that cannot be improved upon have been developed over centuries. To produce perfect books, these rules must be revived and applied." The front matter, or preliminaries, is the first section of a book and typically has the fewest pages. While all pages are counted, page numbers are generally not printed, whether the pages are blank or contain content.
БРЕДОВ

Молодой еще, 46-47-летний генерал Бредов, солдат в лучшем смысле этого слова, с большой волей и редкой работоспособностью, твердой рукой вел свои войска.
Удивительно скромный в частной жизни, генерал Бредов был чрезвычайно доступен и прост в обращении. Эта приветливость и не наигранная, а искренняя готовность принять близко к сердцу интересы каждого создали в свое время в Киеве популярность молодому генералу.

Спокойно и твердо стоял он на своем посту.
твердый дух
энергичный волевой начальник
серьёзен и сосредоточен
Настойчивостью и энергией
продолжал твердой рукой вести отряд
Всегда спокойный генерал Бредов крайне редко вспыхивал
Генерал Бредов ни в какой степени не считали себя дипломатом
Бредов без подходов, просто и кратко изложил свои требования

Генерал Бредов бывал повсюду. Глубоко верующий человек, он давно свою жизнь и судьбу вручил Провидению.

Генерал Бредов, не любивший откладывать дела,

движим чувством долга

(Посмотришь, генерал крепко спит, зажав в руке пенсне. И, глядя на его лицо, уже не управляемое волей, видишь, как бесконечно физически и морально устал этот человек.)

Book design is the art of incorporating the content, style, format, design, and sequence of the various components of a book into a coherent whole. In the words of Jan Tschichold, "Methods and rules that cannot be improved upon have been developed over centuries. To produce perfect books, these rules must be revived and applied." The front matter, or preliminaries, is the first section of a book and typically has the fewest pages. While all pages are counted, page numbers are generally not printed, whether the pages are blank or contain content.
Book design is the art of incorporating the content, style, format, design, and sequence of the various components of a book into a coherent whole. In the words of Jan Tschichold, "Methods and rules that cannot be improved upon have been developed over centuries. To produce perfect books, these rules must be revived and applied." The front matter, or preliminaries, is the first section of a book and typically has the fewest pages. While all pages are counted, page numbers are generally not printed, whether the pages are blank or contain content.
Все блоки
Обложка
Заголовок: средний
Лид
Текст
Фраза
Изображение
Галерея
Линия
Zero
footer
Обложка: заголовок, подзаголовок и раздел
Лид (вводный текст)
Текст среднего размера
Текст
Текст
Цитата
Цитата
Текст
Цитата с висящей кавычкой
Текст
Цитата с висящей кавычкой
Текст
Текст среднего размера
Текст
Изображение
Текст
Изображение
Изображение
Текст
Текст
Текст
Текст
Цитата
Текст
Цитата с висящей кавычкой
Текст
Цитата с висящей кавычкой
Текст
Текст
Текст
Цитата
Текст
Текст
Текст
Текст
Цитата с висящей кавычкой
Текст
Цитата с висящей кавычкой
Текст
Текст
Текст
Текст
Текст
Текст
Текст