header
Артемий Пигарев
Поход, которого не случилось
Как Русская Армия собиралась идти на Константинополь
Перед Вами не столько статья, сколько материал, погружающий в одну малоизвестную историю. Ежели сюжеты пребывания частей Русской Армии в Галлиполи на заре 1920-х гг. широко известны, как знаменита и книга Ивана Лукаша «Голое поле», колоритно и выпукло рисующая непростую жизнь русских белогвардейцев, то один занятный сюжет как-то затерялся. Потому обратим на него внимание.

Отношения русского командования с командованием союзных оккупационных войск Франции и Британии оставляло желать лучшего. В Галлиполи вылезли наружу давно зревшие упрёки со стороны русских к ведущим скользкую политику «союзникам».

Русская Армия стала для них головной болью, и они жаждали её ликвидировать. Это помогло бы и в налаживании взаимодействия с советскими властями, и в ведении дел в оккупированной Османской империи. Наконец, это избавило бы французов и англичан от забот по надзору за непредсказуемым гневным кулаком Белого дела, словно штормом выкинутым на турецкие берега.

Русская Армия же не желала сдаваться, распылившись в массу беженцев, как того желали «союзники». Войска Врангеля оказались в Турции не для эмиграции, а жаждали с боем вернуться в Россию. Французы и британцы не испытывали восторгов по этому поводу.

Кульминацией растущего напряжения стала подготовка боевой операции, которой не суждено было осуществиться, но которая чуть было не произошла. Наш материал о походе на Константинополь, которого не случилось.

Кроме Ивана Лукаша нашим, можно сказать, рассказчиком станет генерал Владимир Витковский, чьи воспоминания остались малоизвестны, но фактурно проливают свет на эту историю.
Исход
В ноябре 1920 года Русская армия ушла из Крыма. В массовом сознании это зачастую ассоциируется с окончанием Гражданской войны и с началом вынужденной эмиграции. Из Крыма ушло более полутора сотен тысяч русских. На переполненных кораблях, в невероятной тесноте, духоте, зачастую бросив всё, в тяжёлых условиях уходили люди на кораблях Черноморского флота и судах (в том числе французских), которые удалось достать для этой колоссальной эвакуации. «Русский исход» как операция отхода по масштабу имеет мало аналогов в истории.

Измученные люди прибыли в Константинополь, лишённые всего и никому не нужные. Теперь им предстояло принимать важнейшие решения и стараться обустроить свою жизнь, выживать и думать, что делать дальше. В костяке этой человеческой массы была всё ещё существующая Русская армия. И её командование вовсе не думало, что направляется в эмиграцию. Потерпев поражение в Крыму, «белые» с боями отошли к берегу, прикрывая отход населения на корабли, и погрузились сами, оставив русский берег позади. Но не чтобы отправиться заграницу, а чтобы спастись. При этом предполагалось возвращение в грядущем году с новой высадкой на юге России.

«Белое» командование рассчитывало оправиться от крымского поражения, восстановить силы, добиться помощи от союзников, подготовить планы военных операций и вернуться на юг России уже весной грядущего 1921 года.

Командованием, как и многими добровольцами, крымская эвакуация мыслилась как временное отступление. Далеко не все думали о завершении борьбы. Командование так точно нет.

Однако, оказавшись в поверженной Османской империи, руководство Русской армии в очередной раз столкнулось с тем, что «союзники» к русским расположены вовсе не сердечно, и выяснили, что борьба с большевизмом вовсе не входит в их число их интересов. «Белых» распределили во временные лагеря, несколько напоминающие резервации, и тут же потребовали сдать оружие и перейти на положение беженцев.

Позиция «союзного» командования сводилась к тому, что:

  • Гражданская война проиграна;
  • Эвакуированные из Крыма должны быть признаны беженцами и частным порядком искать лучшей жизни;
  • Продолжение существования Русской армии как организованной структуры, готовой к боевым операциям, невозможно.

Однако давление «союзников» не принесло им желаемых результатов. Русское командование во главе с бароном Петром Врангелем сдержало натиск и чётко обозначило свою точку зрения: Армия не будет распускать себя и распыляться, она сохранится и продолжит борьбу.
«Союзники» выразили явное неудовольствие. Армия была рассредоточена в несколько лагерей:

  • Чаталджа близ Константинополя;
  • Лагерь на острове Лемнос, который стал пристанищем для казаков;
  • Лагерь возле Галлиполи (200 км от Стамбула), где разместился 1-й Армейский корпус.

Русский писатель и «белый» доброволец Иван Лукаш так живописал людей, оказавшихся на берегу:
«Тёмная усталость в каждом взгляде. Здесь не смеются громко. Здесь не слышно говора во весь голос, окрика, звонких, как затрещины, ругательств.

Обсохлые, коричневые, обтянутые лоснящейся кожей, лица и горячая усталость во взгляде. Они очень устали. Они воины: они жили, как игроки за сумасшедшим карточным столом, где ставки ставила смерть. Они жили, как на смутном маскараде, как в дьявольской панораме, где пролетали скачущей путаницей бульвары городов, гулкие вокзалы, теплушки эшелонов, деревни, проволочные заграждения, мокрые поля… По горам, по долам – нынче здесь, завтра там.

Орёл, Киев, Новороссийск, Ростов, Царицын, Харьков, Симферополь. Перевёрнутые задранные пушки. Разгромленные в щепья красные вагоны. Черно-красные клубы пожаров, повисшие над степными деревнями. Месиво человечины в угольных ямищах пароходных трюмов… Нынче здесь – завтра там.

И вот, точно Иисус Навин внезапно приказал стать солнцу. И вот, стоит один долгий палящий день. Солнце больше не заходит. Зари не жди. Синяя пустыня неба, белая пыль и томительный шум белой пены в синей пустыне моря».
Люди были измотаны, подавлены. Невзгоды усугубляло то обстоятельство, что «союзники» постарались усугубить условия пребывания русских, чтобы пробудить их распылиться, дезертировать. Проблемы с провиантом, тяжёлые условия, разбитые жизни – всё это влияло.

Были огромные риски, что Армия в таких условиях действительно превратится в массу беженцев, в неорганизованную толпу, что рухнет дисциплина. И Армия воинов превратится в армию бродяг, разбойников, воров и нищих.

Бывший депутат Государственной думы и член «белого» правительства Никанор Савич отмечал:
«Было ясно, что только поддержанием видимости военной организации можно влить в душу этих несчастных новую веру в себя и в своё назначение, заставить их подтянуться нравственно, вновь собраться с духом и поверить, что в прошлом они были правы, проливая свою кровь за Родину, и в будущем для них не все ещё потеряно…

Люди, входившие в состав полков, батарей и прочих частей, после высадки невольно жались друг к другу. Они были бесприютны и беспризорны, выброшены на пустые и дикие берега, полуодеты и лишены средств к существованию. Большинство не имело ничего впереди, не знало ни языков, ни ремесла».

Никанор Савич
русский политик, депутат Государственной Думы III и IV созывов
Однако русское командование проявило себя крайне эффективно. Командование корпуса во главе с генералом Александром Кутеповым взяло курс на поддержание безукоризненной дисциплины, стараясь поддерживать дух войск, занимая их и жёстко карая виновных за проступки и преступления. Результаты были невероятны: в тяжелейших условиях Армия сохранилась. Сохранялась она и несмотря не непонятное положение, несмотря на призывы «союзного» командования уходить, несмотря на его интриги с агитацией вернуться в Советскую Россию или уехать в Бразилию, где якобы заманчивые условия для русских эмигрантов, которых «союзники» пытались организованно вывести туда, за океан, с глаз долой. Нет, Русская армия устояла.
Галлиполи
Итак, русские войска, лишённые Родины, оказались заброшены в красивые и дивные места, пахнущие историей, но представляющие собой своего рода пустоши. Уделим теперь внимание и самому городу Галлиполи, имевшему в прошлом бурную историю. Предоставим слово вновь Ивану Лукашу:
«Всё Галлиполи, как пыльный, выжженный солнцем проезжий тракт истории. Здесь Ксеркс порол ржавыми цепями Геллеспонт. Под Галлиполи стояли шатры крестоносцев. На другом берегу залива тянется жёлтая ленточка домиков греческого городка, где родился по преданию Аристофан.

Галлиполи, – Город Красоты, стал теперь пустынным Голым Полем, как прозвали его русские солдаты. Пропылили столетия и раскидалось теперь пыльное кладбище. Всюду, по узким улицам, над белыми площадями, у моря – подымаются теперь к солнцу, сечённые из мрамора, белые тюрбаны на покривленных столбах турецких могил.

У серых стен, разрушенных землетрясением и огнём английских кораблей, и над песчаными откосами, сухо шурша, качается бурый репей.

Узкие ящерицы вьются, скользя по могильным плитам, где залегла в змеистых завитках арабских букв вековая пыль. Шелестит под шагами выгорелая трава. Беловатый песок жжёт подошвы. И всюду сухой шелест репья и ящериц…

А за Галлиполи, до синих, призрачных гор, – золотые пшеничные поля, где носятся чёрными хлопьями галочьи стаи. Трепещет воздух тревожным трепетом их крыльев. Серые каменные мельницы, похожие на башни замков, едва шевелят парусиновые круглые крылья, обтянутые по краям бичевой, точно чёрной паутиной. Шумят у дороги обсыпанные серым пеплом пыли узловатые и суровые платаны. Под ними в полдень отдыхают громадные голубовато-серые волы с раскинутыми белыми рогами. <...>

Оглянешься кругом, золотое марево, золотая тяжёлая пыль, накалённые солнцем белые тюрбаны, а за ними синее море.

Море синее, в белых трепетных дорожках пены, гулкое ровным дыханием неумолкаемого прибоя. Дыхание моря носится над Галлиполи. <...>

Над синим морем синими призраками виснут горы. Такие нежные, такие синие и такие женственные…

Город Красоты, Галлиполи, – где сверкали под солнцем белые перья рыцарских шлемов, где у светло журчащих акведуков торговали рабынями со всего Востока, – выгорел в веках и уснул теперь обожжённым, пыльным кладбищем».
И теперь на этом «кладбище», на этом «Голом поле» нашли временное пристанище русские.
Генерал Кутепов
Призванием генерала Кутепова стало спасение дисциплины и духа Армии, а также сохранение её организации. Кутепов жёсткой рукой и открытым сердцем справился с, казалось бы, задачей. Иван Лукаш следующими мазками рисовал образ генерала, прозванного во время «Галлиполийского сидения» «Кутеп-пашой»:
“
«Кутепов решительный, железного закала генерал. Когда был он ещё мальчишкой-гимназистом, он на особую стать воспитывал волю: заставлял будить себя ночью, одевал мундир и маршировал, маршировал, борясь со сном.

Человек он добрый и простой, у него сощуренная, ласковая усмешка, заразителен его смех и широкое, загорелое его купецкое лицо похоже на окладистый лик стольника московитского.

Кутепов – человек простых вкусов и простых ощущений. Весь он широк, низок и приземист. И когда он стоит, он точно врастает в землю. Вся его сила в ногах и весь он похож на того вросшего в болотную петербургскую гать бронзового битюга, что сторожит с бородатым понурым царём Санкт-Петербург…
<...>
Он говорил редко, а если говорил – были просты и чисты его слова, как биение сильного сердца. Он говорил: – «мы русские, мы её последние солдаты и нас ожидает Россия». И в его простых и ровных словах простого, русского с головы до пят, человека-каждый слышал биение своего сердца»

— Иван Лукаш, "Голое поле"
«Галлиполийцы» и «союзники»
Во многом те, кого в истории нарекут «галлиполийцами», оказались в крайне зависимом положении от окружающего мира и от воли тех, кого именовали «союзниками». Конечно, кавычки тут максимально уместны.

Дабы лучше прочувствовать атмосферу, вновь обратимся к нетленному «Голому полю» и описанию Лукашом странной, синтетической, но бойко-живой атмосферы Галлиполи. Эта особая атмосфера оказалась соткана из течения жизни провинциального восточного города, фактора внезапного русского присутствия и сочетания его с оккупацией Турции войсками Антанты:
«Чёрные сенегальцы-Серёжки не понимают греков, и греки не понимают Серёжек. И идёт у них между собой разговор на языке русском. Серёжки скалят зубы, вращают тихо и ужасно белками и жарко лопочут по-русски:

– Сколько стоит? Дай ещё… Иди сюда… Нет хорошо…

Турчанки записывают длинные и плавные русские фразы, что слышат от жильцов-офицеров. Записывают лёгкими ленточками-каракульками и повторяют их, и хлопают в ладоши, и радостно смеются, слушая непонятную музыку чужого языка.

Гибкие как кошки турчанки влюбляются мгновенно и внезапно в русых гяуров и уже до десяти Аньфэ и Фатим стали женами русских офицеров.

Русский язык – разговорный язык Галлиполи. Маленькие турчанки, коричневые, быстроглазые, похожие на легких блох, метя босыми ножками в пыли и подхватив свои сатиновые шальвары на руки, поют, ужасно визжа, одесскую песенку, не то «Ах зачем эта ночь», не то «Полюбил всей душой я девицу»…

Греческие ребята, все длинноносые и все с надутыми круглыми животами, с утра играют в солдат и командуют по-русски:

– Смирно… ш-а-г-о-м арш….
Взаимоотношения с «союзниками» были одной из ключевых проблем Русской армии.

Англо-французское командование фактически отправило русских в особые лагеря, которые старались расформировать вместе с разместившимися в них войсками.

Лагеря сталкивались с продовольственными проблемами, с нерегулярность подвода необходимого. «Союзное» командование, кроме того, не позволяло генералу Врангелю жить вместе с войсками, он мог лишь совершать периодические поездки к ним, а сам был размещён на небольшой яхточке под названием «Лукулл».

В один прекрасный день яхта оказалась протаранена итальянским пароходом «Адрия», шедшим из советского Батума. Это было объявлено несчастным случаем. По счастливому стечению обстоятельств генерал Врангель с близкими незапланированно ушёл с яхты за несколько минут до происшествия. Однако погибли мичман, повар и матрос. Суд признал это несчастным случаем, однако ныне известно, что это было организованное покушение, которое осуществляли спецслужбы.

По словам Максима Горького (не только писателя, но и высокопоставленного политического деятеля), в этой акции участвовала бывшая поэтесса-декадентка и кадровый агент большевистской разведки Елена Феррари (Ревзина – еврейка, выдававшая себя за итальянку).

Кроме жертв "несчастья" погибли документы и солидные средства командования, что создало большие проблемы для Русской армии.

Всё это добавлялось к искусственной изоляции Врангеля и тех бесконечных забот, с которыми сталкивался барон. Однако Врангель с честью их выносил, проявляя кипучую энергию и заслужив в глазах войск ореол главного и несгибаемого лидера.

Сами войска, как уже говорилось, были разделены на несколько удалённых друг от друга групп. Однако организованный костяк врангелевсвой армии стоял в Галлиполи.

Колорита отношениям с «союзниками» придавало то, что тут были размещены в основном колониальные войска. Прежде всего врангелевцы сталкивались с сенегальцами. Хотя в разное время французы отправляли сюда воевать и множество уроженцев Французского Индокитая – прежде всего вьетнамцев. Незнакомые прежде с турецкой и греческой жизнью, в омут которой их занесло, они были незнакомы прежде и с русскими. А тут у них под боком оказалась, возможно, самая странная армия. Армия добровольцев, армия с невероятным количеством офицеров, армия без страны. Но притом спаянная общим духом, волей и дисциплиной.

Иван Лукаш запечатлел некоторые колоритные сцены:
“
Идёт Кутепыч по улице. В чёрных перчатках, в чёрной гимнастёрке. Идёт, шагая крепко и широко. С ним шагают безусые адъютантики в ослепительно белых гимнастёрках, нежно звякая шпорками.

Коричневые девчонки-турчанки разлетаются испуганной воробьиной стаей.

– Кутеп-паша, Кутеп-паша…

Часовые сенегальцы, что, расставив ноги, стоят у домов, над которыми полощутся в синем небе свежие флаги Французской Республики, вскидывают коротко звякающие винтовки и радостно скалят зубы и держат на-караул, и по-русски отдают честь русскому генералу, приставив выгорелые и узкие ладони к вискам. На это Серёжкам нет никакого приказа.

И отдают они честь так, по сердечному удовольствию, также, как с радостным увлечением, прищёлкивая языком и вращая ужасно глазами, зовут Кутепова

– Mon papa… O, mon papa…

Кутеп-паша щурит блестящие чёрные глаза. Смеётся. И всем смешно на Серёжкино уважение».
— Иван Лукаш, "Голое поле"
Словом, генерал Кутепов был средоточием воли Галлиполийского лагеря и 1-го Армейского корпуса. Но были и другие люди, особо важные в нашей истории. А история эта не только про жизнь в «Голом поле», воспетую Иван Лукашом, а про малоизвестный сюжет, что разворачивался на её фоне.

Её поведал заместитель генерала Кутепова – Владимир Витковский, в недавнем прошлом знаменитый командир Дроздовской дивизии, а теперь – один из ближайших сподвижников «Кутеп-паши».
Генерал Витковский
Одним из ключевых русских командиров был Владимир Витковский – второй человек после Кутепова, отважный офицер Императорской армии и командир дроздовцев.

Именно малоизвестные воспоминания Владимира Константиновича проливают свет на те отчаянные сюжеты "галлиполийского сидения", которые привели к конфликту добровольцев с "союзниками" и началу серьёзной разработки "белыми" операции, заключавшейся в молниеносном марш-броске на Константинополь.
Но сперва о генерале. Иван Лукаш оставил нам такой портрет:
«Генерал Витковский, невысокий, мягкой поступи человек, с маленькими, белыми руками, в лёгких веточках голубых жил. У него седеющая, русая голова и выбрит до синевы его круглый подбородок, а глаза светлые и стальные, с белыми клинками холодных зрачков. И от его лица, и от мягкой поступи, и от белых рук веет монашеской чистотой.

Генерал Витковский, о холодном бесстрашии и о неспешных прогулках которого под прямой наводкой, в огне, знает вся армия – пьёт тихими глоточками из белой, хрупкой чашки жёлтый чай. <...>

Бесстрашный генерал, холодный храбрец, подвигает ко мне белой рукой блюдце с черносливом и мягко поддерживает разговор.

– А я в Константинополе так и не был. И быть там желания не имею».
Но однажды всё-таки генерал в Константинополь отправиться захотел. Точнее, так было решено. Решено, что, вероятно, нужно будет совершить бросок на тысячелетнюю столицу.
Накал ситуации
Проблемы начались сразу. Впрочем, предоставим слово самому генералу Витковскому:
“
В первых числах декабря 1920 года в Галлиполи серьёзно заболел генерал Кутепов, причём, по требованию врачей, к нему некоторое время никто не допускался. 8 декабря я вступил во временное командование 1 Армейским Корпусом.

Французский гарнизон в Галлиполи составлял батальон сенегальцев и кроме того, на рейде стояла канонерская лодка. Во главе гарнизона стоял французский комендант подполковник Вейлер, которого в начале декабря сменил подполковник Томассен.

Перед прибытием нового французского коменданта, подполковник Вейлер предупредил меня, что по требованию командира Оккупационного Корпуса, находящегося в Константинополе, нам будут предъявлены довольно серьёзные требования в смысле стеснения нас, как воинской организации.

В Галлиполи прибыл подполковник Томассен и на следующий день оба французских коменданта, старый и новый, пришли ко мне в Штаб Корпуса с официальным визитом. <...>

Однако, на следующий день, после отъезда Вейлера, 18 Декабря я получил официальное приглашение от французского коменданта пожаловать к нему в Управление.

Невольно вспоминаются мне оба французских офицера, с которыми пришлось вести служебные переговоры в первые же дни после оставления России. Тогда ещё нам было совершенно непонятно странное и, с нашей точки зрения, неестественное отношение к нам со стороны нашей союзницы (по Первой Мировой войне) в лице её офицеров.

Вейлер был среднего роста, блондин, довольно полный и ничем особенно не отличался. Томассен был более типичен. Маленький сухощавый, пожилой, с моноклем в глазу, он носил форму колониальных войск, служба в которых оставила известный отпечаток на нём. Был весьма сух в обращении и, видимо, не только строг, но и жесток с подчинёнными. <...>

Подполковник Томассен в кратких словах изложил мне те требования, который предъявил командир Оккупационнаго Корпуса к русским войскам в Галлиполи.

Эти требования заключались в следующем: эвакуированная из Крыма Русская Армия не является больше армией, а является лишь беженцами. Генерал Врангель больше не Главнокомандующий, а тоже простой беженец. Также и в Галлиполи, по словам Томассена, никакого армейского корпуса нет, нет начальников — все, без исключения, беженцы, которые должны подчиняться только ему, как французскому коменданту.

Далее он указал, что последнее, что требуется от меня, это сдать французам всё имевшееся у нас оружие и объявить частям об исполнении предъявленных нам требований.

Я выслушал Томассена совершенно спокойно, когда же он окончил своё повествование, то я, хорошо зная взгляд генерала Кутепова, и, будучи убеждён, что найду в его лице, по выздоровлении, полную поддержку, также спокойно сказал Томасеену: Русская Армия и после эвакуации осталась армией; Генерал Врангель был и есть наш Главнокомандующий; в Галлиполи расположены не беженцы, а войска, составляющие корпус, во главе этого корпуса, временно, стою я и только мои приказания будут исполняться войсками; на него же я смотрю как на офицера союзной армии и коменданта соседнего гарнизона и, наконец, никакого оружия я ему не сдам.

Получив мой вполне определённый ответ, Томассен, уже взволнованный, сказал, что он примет более суровые меры к тому, чтобы приказание французского командования было исполнено и как он выразился: генерал, не исполняющий его требований не может оставаться здесь, в Галлиполи, а будет отправлен в Константинополь, — другими словами, он грозил меня арестовать.

На это я твёрдо ответил, что русские войска поступят, как я им прикажу, затем я встал и вышел... <...>

Прийдя в штаб Корпуса, я немедленно отдал все нужные приказания на случай тревоги, а также касающиеся занятия французского и греческого телеграфа. Кроме других мер предосторожности, я отдал приказание командиру нашего броненосца «Георгий Победоносец», стоявшего на рейде недалеко от французской канонерки, протаранить и потопить её, когда последует на то особый сигнал с берега, дабы уничтожить радиостанцию на ней и ослабить французские силы.

Мы узнали, что сенегальцы оплелись проволокой и приняли меры предосторожности, причём настроение было у них особенно по ночам, довольно тревожное.

Такое положение продолжалось до нашего православного Рождества. За это время у меня не было никаких сношений с Томассеном. <...>

Наступил праздник Рождества Христова. В Галлиполийском греческом Соборе греческий Митрополит Константин, в сослужении с нашим духовенством, совершил торжественное богослужение. После Литургии служили Молебен. Храм был полон молящихся. И вот, во время молебна, стоя впереди, я услышал движение в церкви и шёпот. Это подполковник Томассен с чинами своего штаба, все в походной парадной форме, при оружии и орденах, протискивались вперёд. Они стали сзади меня. Когда я, приложившись к Кресту, отошёл в сторону, ко мне подошел Томассен и принёс поздравление от лица своего и французского гарнизона по случаю нашего праздника.

Этим жестом инцидент был исчерпан. Мы отвергли предъявленный ультиматум, — французы признали нашу решимость».
— Владимир Витковский, воспоминания
Тем не менее давление «союзников» не ослабевало. Условия были тяжелы, пребывание в Галлиполи становилось всё проблематичнее и затянутее. Если сперва надеялись на «весенний поход» в Россию в 1921-м, то под гнётом обстоятельств надежды таяли, а месяцы тянулись за месяцами.

Генерал Врангель с командованием стремились выйти из под назойливой «опеки» союзников и создать себе более свободные условия. Поэтому русское командование вело переговоры с правительствами Югославии и Болгарии о передислокации Русской армии в эти страны. И о том положении и статусе, которые Армия в них будет иметь.

«Союзников» подобная перспектива не устраивала. И они всячески препятствовали подготовке и осуществлению такого манёвра.

Тогда русские генералы придумали ход, который в случае крайней нужды сможет ошарашить «союзников», выбить у них почву из под ног и позволить Русской Армии действовать – поход на Стамбул.

И закипела подготовка…
Подготовка к походу
План держался в тайне. В центре разработки операции оказались генералы Кутепов и Витковский, а также генерал Борис Штейфон.
Борис Александрович Штейфон был начальником штаба 1-го Армейского корпуса и генерала Кутепова. Прежде Штейфон отличился превосходной службой в Русской армии. Затем проявил себя как выдающийся организатор, возглавляя разведку и подполье в Харькове, за что его отметил генерал Деникин. Наконец, проявил себя Борис Александрович и как фронтовой командир: командовал 13-м Белозерским полком, взяв с генералом Бредовым Харьков, Полтаву и Киев.

Выпало на его долю и много горестей: с Бредовым он нёс тяжкую ношу руководства «Бредовским походом», когда добровольцам пришлось скитаться между большевиками, Румынией и Польшей. Тяжкие испытания выпадут на него с сослуживцами и десятилетия спустя в эмиграции. Штейфон стал известен как крупный русский военный учёный. На исходе жизни Борис Александрович окажется центральной фигурой трагедии Русского Корпуса в Югославии, будучи его командиром и уйдя из жизни на этом посту.

Тогда же Штейфон был начальником штаба у Кутепова и принялся за разработку операции.

Вновь предоставим слово генералу Витковскому:
“

К лету 1921 года окончательно выяснилось стремление французского правительства распылить Галлиполийские войска и тем самым, как тогда казалось французам, уничтожить не только кадры Крымской Армии, но и идею Белой вооруженной борьбы.


С этой целью французами был выпущен ряд «обращений» и «объявлений», убеждавших русские войска выйти из подчинения своим начальникам и отправиться в Советскую Россию, в Бразилию и в иные места.


При этом французы не скупились на преувеличения явно циничные и обманные. Припоминаю, как Томассен однажды, в разговоре со мною, доказывал, что лучше всего ехать нам в Бразилию и рисовал заманчивый перспективы, но получив вполне определённый ответ, больше не возобновлял со мной подобных разговоров.


Полуголодный Галлиполийский паёк, выдаваемый французским интендантством, был ещё более урезан и стал в полном смысле слова — голодным. <...>


Принятыми мерами дисциплина и дух войск были подняты на должную высоту, а это обстоятельство давало нашему командованию возможность стойко и непреклонно бороться с разлагающими тенденциями французов.


Всё же положение создавалось весьма серьёзное. Генерал Кутепов понимал это и в своих доверительных беседах со своим начальником штаба генерал-майором Б. Штейфоном, а также и со мной, как своим заместителем, не скрывал своих опасений. <...>


Достойный выход был один: уходить из Галлиполи и тем отвергнуть французский план распыления. Такой исход мог быть осуществлен только походным порядком, ибо ни Главное, ни тем более Галлиполийское Командование не располагает тоннажем (судами для вывоза войск).


После продолжительного обсуждения, командир Корпуса избрал следующий план:


В случае прекращения французами продовольствия войск или предъявления нового ультиматума о разоружении, Корпус двинется походным порядком из Галлиполи в направлении на Кешан и далее на север, распространяя слух о своём желании перейти в Болгарию.


Достигнув параллели Константинополя, повернуть на восток и форсированными маршами занять сперва Чаталджинскую позицию, а затем и Константинополь.


По мнению генерала Кутепова, занятие Константинополя являлось бы внушительной демонстрацией, способной обратить внимание мира на положение Белой Армии.


В своей идейной части, намеченный план являлся, конечно, типичной авантюрой. Впрочем, разве ещё не большей авантюрой являлись переход через Альпы Ганнибала и Суворова?


В качестве военного предприятия, план имел много шансов на успех. В его основу клались дерзкая смелость и внезапность, что, как известно, всегда способствует победе.


Затем, общеполитическая обстановка тоже была благоприятная для нас. Константинополь служил центром сильнейших европейских страстей.


Кемаль, являвшийся фактическим диктатором Турции, только и ожидал благоприятного момента, чтобы овладеть Оттоманской столицей. В свою очередь, Султан, находившийся в почётном плену у союзников, мечтал любой ценой упрочить свою власть. Греки не скрывали своих исторических вожделений овладеть Царьградом.

“

Что касается союзников, то в их отношениях, давно, увы, не было ни сердечности, ни согласованности взглядов и действий. К тому же, союзный гарнизон состоял, главным образом, из колониальных войск, как по своей численности, так и по духу, не мог считаться опасным для таких первоклассных войск, какими был 1-й Армейский Корпус.


Главной и наиболее страшной силой союзников являлся их военный флот, охранявший Константинополь.


Однако, Галлиполийекое Командование было глубоко убеждено, что союзники никогда не рискнут на действие флотом, так как таковое действие было бы равносильным разгрому города. Допустить же такую крайнюю меру не позволили бы союзные интересы, пропитанные алчностью и соперничеством.


Таким образом, заняв Константинополь, Белые войска имели все основания найти для себя, хотя и временных, но союзников и в то же время не ожидать серьёзного военного сопротивления.


После Великой войны и обнаружившейся общей неудовлетворённости её результатами, Европа переживала период волевого маразма. На этой психологической предпосылке и строился, главным образом, план похода, ибо Белые войска отлично знали силу морального элемента.


Что касается дальнейшего, после занятия Константинополя, поведения, то оно не предрешалось и становилось в зависимость «от неприятельского обращения».


Надуманный план долго сохранялся в полной тайне, ибо успех его зависел, главным образом, от совершенной скрытности подготовки и внезапности действий. Французы имели свою контрразведку, всячески стремились проникнуть во все дела русского командования и с этим необходимо было считаться.


В план Константинопольского похода прежде всего и полнее остальных был посвящён только я, как заместитель командира корпуса. Детальной разработкой плана ведал генерал Б. Штейфон. Им была произведена тщательная рекогносцировка путей и собран статистический материал, выявляющий возможные условия будущего похода. Произведены тщательные расчёты и разработана организация движения.


Большим достижением генерал-майора Б. Штейфона являлось то обстоятельство, что путём секретных переговоров с греками, ему удалось заручиться их поддержкой.


Греки были юридические, а в глубине полуострова и фактические хозяева положения. Их сочувствие нашему плану имело громадное значение. Как результат этих секретных переговоров, было достигнуто то, что греческая администрация и греческие военные власти, по указаниям из центра, должны были оказать полное содействие русским войскам по их выходе из Галлиполи.


Обещания греческой помощи было особенно ценно, так как оно сводилось, главным образом, к снабжению от местных жителей проводниками, перевозочными средствами и продовольствием на все время движения.


Дабы подготовить войска к внезапному выступлению и в то же время не вызвать этими мерами подозрительности французов, у нас были введены в программу обучения войск ночные тревоги. Эта мера дала прекрасные результаты. <...>


В это время Главнокомандующий (Врангель) вёл переговоры о принятии Корпуса Сербией и Болгарией. Об этом знали и наши войска и французы.


Объяснение казалось настолько правдоподобным, что всеми было принято, как вполне естественное.


В итоге, после ряда ночных тревог и введённых тоже в программу обучения походных движений, Корпус был вполне готов к выступлению в любой момент.


Первая ночная тревога вызвала среди французов большое волнение. Их малый гарнизон был, как островок, среди русского «военного моря». Видя, что это только учение, французы успокоились.


Можно было сохранить в полной тайне цель подготовки Корпуса, но самую подготовку, конечно, невозможно было скрыть. Поэтому, естественно, что непонятные действия русского командования не могли не привлекать внимание французского командования. К тому же, генерал Кутепов демонстративно подчёркивал, что, в случае прекращения французами довольствия, он поведёт свой Корпус в Болгарию походным порядком.


Как уже указывалось, французские угрозы прекратить довольствие являлись лишь средством для осуществления основной цели: уничтожения русской национальной вооруженной силы.


Поэтому самовольный уход Корпуса в Болгарию не входил в расчёты французской дипломатии. К тому же, уход под давлением голода, был бы европейским скандалом.


Не стесняясь в мерах самого грубого воздействия на русские войска в пределах Галлиполи, Лемноса и иных русских лагерей, французы отнюдь не желали громадного скандала.


В виду таких соображений, командир Французского оккупационного Корпуса на Востоке, решил наглядно убедить русское командование в невозможности самовольного ухода походным порядком.


Необходимо объяснить, что наиболее уязвимым местом русского плана являлось движение Булаирским перешейком, соединяющим Галлиполийский полуостров с материком. Дорога, проходящая перешейком, настолько близко подходила к морю, что являлось серьёзное опасение попасть, в этом месте, под огонь французской судовой артиллерии. <...>


Несмотря на все старания выяснить, насколько может быть действителен судовой огонь по Булаирскому перешейку, это нам не удавалось.


Однако, французы сами помогли разъяснить этот вопрос. В ответ на наши манёвры, они решили произвести свои, при участии сенегальцев и миноносца. Дабы показать, как ими надёжно закрыт выход из Галлиполи, на миноносец был приглашён присутствовать на манёврах генерал-лейтенант Карцов, бывший в роли переводчика при генерале Кутепове.


Получив от последнего указания, генерал Карцов обратил особое внимание на действительность стрельбы по перешейку и установил совершенно точно, что благодаря топографии местности, снаряды миноносца или перелетали дорогу или попадали в гряду, прикрывающую дорогу у моря.


Таким образом, благодаря оплошности французов, нашему штабу Корпуса удалось узнать чрезвычайно важное сведение. С получением этих данных, работа нашего штаба по составлению плана была закончена и, надо признать вполне успешно.


По завершении плана, командир Корпуса командировал начальника штаба в Константинополь для секретного доклада генералу Врангелю. Главнокомандующий одобрил, как план, так и всё сделанное. <...>


Сложная операция выхода из Галлиполи представлялась в следующем виде. Внезапным ночным налётом разоружался сенегальский батальон, расположенный за городом по соседству с Сергиевским Артиллерийским Училищем. Подобное задание не представляло никакой сложности для Белых Войск.


Разоружение сенегальцев было возложено на авангард, дабы, имея ввиду последующий действия, он мог бы вооружить себя сенегальским оружием. По выполнении своего первого поручения, авангард должен был, не задерживаясь, двигаться форсированным маршем, дабы возможно скорее захватить Чаталджинскую позицию, прикрывающую Константинополь.

“

Главные силы, не останавливаясь в городе, обязаны были двигаться за авангардом, поддерживая последний своими энергичными действиями.


Не менее ответственная задача при выходе из города, возлагалась на арьергард. Он обязан был обезвредить французское командование в Галлиполи, прервать его связь с миноносцем и Константинополем, вывезти все артиллерийские, интендантские и иные потребные нам запасы, не допускать никаких аморальных эксцессов и, в случае подхода из Константинополя морской или иной пехоты, удерживать таковую чтобы дать время и возможность остальным силам Корпуса беспрепятственно выполнять своё назначение.


Начальником авангарда был назначен командир Дроздовского стрелкового полка генерал-майор Туркул с Дроздовскими частями».

— Владимир Витковский
Скажем пару слов о генерале Туркуле – для знатоков истории Гражданской войны фигуры крайне фактурной. В Первую мировую войну он окунулся солдатом-добровольцем, затем кровью выслужил офицерские погоны, а в Гражданскую оказался добровольцем частей генерала Дроздовского. Вместе с соратниками-генералами Владимиром Витковским и Владимиром Манштейном Туркул прославился в составе Дроздовской дивизии, а затем стал её командиром.

Иван Лукаш, служивший под его началом, так описывал своего командира:
“
Туркулу лет 25 и похож он на всех корниловцев и дроздов – всегда сухощавых, черноволосых и черноглазых.

У Туркула маленькая, причёсанная тщательно на пробор, литая голова, узкий нос с горбинкой и чёрная нитка усов над молодым ртом с обсохлыми губами. Он сидит закинув голову и в сером полусвете чуть ощерён его рот, и тускло поблёскивает золотая пломба зуба.

Я смотрю, как он смеётся, отчего вниз от раздутых крыльев носа пролегают до губ глубокие чёрные складки.

Я смотрю, как он просто и шумно, по-солдатски, сплёвывает. Смотрю в его глаза. Неуловим их цвет. Коричнево-серые с железным отливом. И чувствую я, меж его и моими глазами, зыбкую, стеклянную стену»

— Иван Лукаш, "Голое поле"
Впрочем, самой колоритной сентенцией из «Голого поля» об Антоне Васильевиче и его друге Манштейне являются следующие строки:
“
Генерал Туркул и генерал Манштейн – самые страшные солдаты самой страшной гражданской войны. Генерал Туркул и Манштейн это дикое безумие дроздовских атак во весь рост без выстрела, это немое бешенство непобедимых дроздовских маршей.

Генералы Туркул и Манштейн – это беспощадные массовые расстрелы, лохмотья кровавого мяса и подбородки, раскроённые воронёной рукоятью нагана, и гарь яростных пожарищ, вихрь безумия, кладбищ, смерти и побед.

Генералы Туркул и Манштейн – нечеловеческое бесстрашие храбрецов, миф о «дроздах», что боевых героев ставили под расстрел за украденную мужицкую курицу, что ходили под огонь пулемётов не сгибаясь, что одним ночным переходом и мгновенной атакой сметали красные дивизии.

Туркул и Манштейн – героический и смертельный полёт белой Армии. Полёт израненного орла, обречённого смерти.

Туркул и Манштейн – мифическая оборона Крыма, линия огня, линия крови, отступлений в слепую вьюгу, стремительных атак, падений полётов беспощадной борьбы до конца, до последней обоймы, до последнего вздоха, до последней мертвецкой корчи.

Туркул и Манштейн – мальчики-офицеры. И может быть Туркул не больше, чем брошенный в пекло революций, войн, провинциальный семинар, выросший до масштабов исторического героя, легендарного солдата, живого мифа белой войны».

— Иван Лукаш, "Голое поле"
Остаётся только гадать, как бы выглядел бросок отчаявшихся русских ветеранов на Царьград. Но зная, что впереди всех войск на древний град рвался бы Антон Туркул, трудно сомневаться: вышел бы свирепый и яркий боевой сюжет. Подбор командиров выходил многообещающий – эти люди действовали решительно в труднейших обстоятельствах, подчас совершая невозможное.

Произошёл бы у Феодосиевых стен отчаянный бой русских с разношёрстными войсками французских сенегальцев и вьетнамцев (которых непременно поддержали бы британцы)? Сумели бы русские лихой атакой наскоком овладеть Городом? Вопросы это открытые.

Однозначно это закончилось бы международным скандалом, но вот как бы он решился – дипломатией или мечом – вопрос также интересный. Однако праздный: походу на Царьград не суждено было осуществиться.

Вернёмся к повествованию генерала Витковского:
“

Начальником главных сил — был назначен я. В состав главных сил входили: Пехотная дивизия (корниловцы, марковцы, дроздовцы), Кавалерийская дивизия, все вспомогательные войска, санитарные заведения. При главных силах должны были следовать и семьи.


Начальником арьергарда командир Корпуса назначил своего начальника штаба и Галлиполийскаго коменданта генерал-майора Б. Штейфона, с подчинением ему всех Военных Училищ.


21 Июля командир Корпуса пригласил на секретное заседание указанных будущих начальников колонн, а также начальника Кавалерийской дивизии генерал-лейтенанта Барбовича и начальника Сергиевского Артиллерийского училища генерал-Майора Казмина. Последний, как ближайший сосед сенегальцев, обязан был способствовать авангарду при разоружении, а затем, поступить в подчинение начальника арьергарда.


Командир Корпуса объявил собравшимся обстановку, принятый им план и распределение частей и обязанностей, начальникам колонн и генерал-майору Казмину было приказано, во исполнение основного плана, продолжать разведку и подготовку в пределах своих будущих задач.


К концу лета 1921 года переговоры Главного Командования о принятии частей Русской Армии правительствами Болгарии и Сербии увенчались успехом и, до самого разъезда частей из Галлиполии, французское командование продолжало выдавать скудный паёк.


Поход на Константинополь отпал. Было ли это к лучшему или к худшему — судить нам не дано, но думается, что весь план похода и его подготовка были настолько продуманы и разработаны, а кроме того, дух войск, сплочённость их, жертвенность и, наконец, решимость стояли настолько высоко, что в успехе похода сомневаться было трудно».

— Владимир Витковский
Итак, обстоятельства изменились, взвинченная обострённость конфликта сменилась возможностью передислокации в Сербию и Болгарию, и авантюрный бросок на Царьград так и не был реализован.

Подобный бросок стал бы крайне резкой и отчаянной акцией. Но на скандал ставка и делалась. Вероятность успеха у такой акции была – операция действительно была тщательно спланирована опытными военачальниками, а войска недурно ориентировались на местности.

Случись этот поход, которого не случилось, какие цепочки событий запустились бы, одному Богу известно.

Однако история повернулась иначе. Русская Армия двинулась не на Константинополь, а на Балканы. И там русских «белых» ждали другие тяжёлые испытания, трагедии и ярчайшие сюжеты. Но это уже совсем другие события.
Подписывайтесь на нас в Телеграме
Все блоки
Обложка
Заголовок: средний
Лид
Текст
Фраза
Изображение
Галерея
Линия
Zero
footer
Обложка: заголовок, подзаголовок и раздел
Лид (вводный текст)
Заголовок: 36
Текст
Изображение
Текст
Цитата
Изображение
Текст
Прямая речь
Текст
Изображение
Заголовок: 36
Текст
Цитата
Текст
Заголовок: 36
Текст
Цитата с висящей кавычкой
Заголовок: 36
Текст
Цитата
Текст
Цитата с висящей кавычкой
Изображение
Текст
Заголовок: 36
Текст
Изображение
Текст
Цитата
Текст
Заголовок: 36
Текст
Цитата с висящей кавычкой
Текст
Заголовок: 36
Текст
Изображение
Текст
Цитата с декоративной кавычкой
Изображение
Цитата с декоративной кавычкой
Изображение
Цитата с декоративной кавычкой
Изображение
Текст
Цитата с висящей кавычкой
Текст
Цитата с висящей кавычкой
Текст
Цитата с декоративной кавычкой
Текст
Кнопка
Текст